«— Не стану спорить, Анатолий, тебе виднее. Только не тяни.
— А ты не торопи.
— Только убирать его надо чисто. — Марусича что-то явно беспокоило. — Если у Богданова найдется заступа в кругу министра, могут возникнуть нежелательные сюжеты…».
Волков засмеялся — хриповато, неестественно.
«— Знаешь, как говорят в Одессе? Не учи меня жить. Из коллегии уже два раза подсказывали: надо Богданова представлять на генерала. Должность позволяет. Я с этим тяну. Зато каждый раз докладываю о его проколах. Мелочи, вроде, но впечатление создается…».
Богданов выругался. Кира зажала ему рот ладонью.
— Это что, для тебя новость? Я давно говорю: надо разбираться и с Волковым и с Турчаком.
Она протянула руку и выключила звук.
— Там больше нет интересного.
Они пробыли вместе до позднего вечера. Долго лежали рядом, нежно касаясь друг друга. Кира положила голову на его грудь — ласковая киска-мурлыка, и водила пальцами по животу, слегка касаясь тела ноготками. Богданову нравились эти осторожное возбуждающее царапанье.
— Так что ты решил? — Кира спросила и напряженно замерла, ожидая ответа.
— Как думаешь, сколько у меня времени? На ответный ход?
— В неделю они такое дело не сделают. По меньшей мере уйдет месяц. При хорошем для нас раскладе можно набавить ещё дней десять. Министерская мельница мелет медленно…
Она знала что говорила. У ласковой киски был острый аналитический ум и отличное знание тайных пружин, приводивших в действие механизмы управления конторой.
Богданов притянул Киру к себе.
— Иди сюда. Месяца я ему не оставлю.
Уже давно Кира стала для Богданова не просто партнером в минуты сладостной близости. Она оказалась той закваской, которая заставляла бродить жизненные силы мужчины, превращая сладкий виноградный сок в дорогой искристый, бьющий в голову напиток.
Близость с Кирой всякий раз возбуждала Богданова и заставляла разжиматься пружину его активности и инициативы.
Богданов был заводным и этим во всем походил на отца. Тот свои действия продумывал загодя, отрабатывая в уме детали и тонкости, но браться за дела не спешил — прикидывал, раскачивался, внутренне боролся с собственной инерцией. Чтобы заставить его заняться чем-нибудь по хозяйству, мать несколько часов подряд накручивала его, переходя от ласкательности к взрывному кипению ярости.
— Василек, Васенька, дровишки иссякли. Что делать-то, родненький?
Что делать было ясно, но отец все намеки пропускал мимо ушей. Потому мать повторяла свое с регулярностью стука маятника.
