В высоко в бледно-сером небе над аэропортом плавилось, истекая яростным жаром, белое солнце. С востока, со стороны калмыцких степей дул иссушающий суховей.
Автобус, захваченный террористами, в одиночестве стоял посреди летного поля.
Мацепуро огляделся.
— Что ж, неплохо.
— Что? — Заместитель Мацепуро майор Глущак не сразу понял мысль командира.
— Хорошо стоит, говорю. На самом пекле. Это полезно.
— Бронежилет? — Глущак хорошо знал привычки командира, но не спросить его, как всегда, не мог.
— Нет, перебьюсь. — Мацепуро понимал, что боевое облачение неизбежно вызовет у террористов ненужные подозрения, усилит и без того их повышенную нервозность. — Все, я пошел. — Он глубоко вздохнул и протянул Глущаку руку — ладонью вверх. Тот звонко шлепнул по ней пятерней.
На переговоры Мацепуро шел, надев белую тенниску и широкие вольного покроя брюки. Ни оружия, ни защиты. Лишь вместо пуговки в ширинке — жучок-микрофон.
Подходя к автобусу, Мацепуро вытащил из кармана брюк носовой платок, обтер потный лоб и помахал рукой. Потом стянул с себя тенниску.
Из открытой двери автобуса донесся гортанный крик:
— Заходи, гостем будешь! — Террористы шутили, демонстрируя свою решительность и твердость духа.
Мацепуро вошел в салон и словно оказался в духовке. Металл накалился, воздух стал сухим и горячим. Подумал с удовлетворением: «Это ладно. Жара быстро измотает боевиков, и говорить с ними будет проще».
— Оружие есть? — На полковника в упор наставили ствол автомата.
Мацепуро уже успел разглядеть террориста. Относительно молодой — лет тридцати-тридцати пяти, крутые плечи, на левой щеке узкий белый шрам, черные волосы, крупный с горбинкой нос. Глаза карие, белки красноватые от бессонницы. Серо-зеленая куртка-ветровка топорщилась на груди. Вероятно там у него запасные рожки к автомату. И судя по всему, он старший у террористов.
Автоматы же — «борз», дерьмо полукустарного производства. Часто дают перекосы, «жуют» гильзы.
— Можно, я надену рубаху? — Мацепуро потряс тенниской, показывая, что в ней ничего нет.
— Зачем снимал? — с подозрением спросил боевик.
— Чтобы ты видел: у меня нет оружия.
— Я вижу.
— Ты нервничаешь? Успокойся.
Боевик сверкнул глазами.
— Не нервничаю. — Он вытянул перед собой руку. Пальцы чуть подрагивали. — Видишь? Совсем спокоен.
— Отлично. Может, присядем? В ногах, говорят, правды нет.
Стоя беседовать с террористом, который не убирает пальца со спускового крючка, — дело малопродуктивное.
Боевик колебался. В каждом движении, в любом предложении парламентера он пытался угадать опасность и старался ее избежать.
