— Может быть… — Я не могу справиться с комом в горле.
— Тебе нужно успокоиться, — словно зная, о чем я хочу попросить, говорит Артем.
Пока обувается в прихожей, я нахожу силы выбраться из постели и, как лихорадочная, иду к нему на цыпочках. Успеваю схватить за локоть сразу двумя руками, прижимаюсь к спине вся сразу.
— Не уходи, пожалуйста… Я… мне больно в этой тишине.
— Жень, прекрати. — Голос моего Артема, но он бьет наотмашь, поперек, до кровоточащего пореза внутри. — Мне тоже вся эта херня не в радость.
— Мы справимся, если будем вместе, — шепотом говорю я. Во рту вкус крови — не фантомный, настоящий, соленый до жажды.
Артем не поворачивается, только спокойно высвобождает руку из моих судорожно сжатых пальцев.
— Выспись, дурочка, и не придумывай себе черти что.
Я снова провожу бессонную ночь и не разваливаюсь на куски только потому, что во мне еще есть то, что крепче клея — вера в нас.
Он приезжает в понедельник после работы, и я готова забыть несколько дней тишины, потому что мы снова вместе, в моей квартире снова пахнет зеленым мятным чаем, и я принадлежу своему мужчине. Мне ничего не нужно, я со всем справлюсь, если будем «мы» и, если для нас ничего не потеряно.
Все идет, как обычно.
И не так, как обычно.
Артем делает те же вещи, но у него снова звонит телефон, и он снова сутками пропадает на работе. Неделю, другую: мы есть, но это словно химера, насмешка над тем, что было раньше. Невозможно объяснить это словами, нельзя ткнуть во что-то пальцем и сказать: «Эта деталь вышла из строя, мы ее заменим — и снова все будет хорошо». Есть только все увеличивающееся чувство тревоги и тоски, потому что я все еще в той трясине, а чудесное спасение оказалось лишь сном. Я спрашиваю, все ли у нас хорошо, Артем всегда отвечает «Да, малыш», но спокойствия это не приносит.
Я не верю себе? Я не верю ему?
Все ломается в очередные выходные, когда Артем говорит, что по работе должен уехать до понедельника. Я снова молча реву, провожая его улыбкой и словами:
— Мне все время тебя мало, возвращайся, пожалуйста, поскорее. И напиши, как доберешься.
Он не пишет: ни через час, ни вечером, ни на следующий день. Пора б уже привыкнуть к тому, что Артем терпеть не может, когда его контролируют и не накручивать себя, потому что молчит просто из желания защитить личное пространство, но мне все равно плохо. Так же плохо, как и во все предыдущие разы, когда он был где-то бесконечно далеко, словно в другой галактике, и у нас просто не существовало физических форм связи.
