— Битте!
Шаг в сторону, к другому купе.
— Аусвайс, битте! Пас контроле.
Механизм. Было в этом что-то завораживающее, заставляющее глядеть и глядеть.
Ему стало как-то неуютно рядом с этими людьми. Подумал, что там, на западе, люди, может быть, еще суше, еще безотзывчивее. И пожалуй, впервые он всерьез задал себе давно задававшийся всеми вопрос: ради чего он помчался в эту Западную Германию? Саския? Но под множественностью впечатлений образ Саскии размылся, отступил, даже теплое звучание, эта ласковая мелодия, заглушавшая в нем голос рассудка, словно бы приутихла. И впервые ужаснула его безвозвратность решения. Дома, куда бы ни пошел, куда бы ни поехал, всегда оставалась возможность повернуть назад. Случись что в дороге, тут же телеграмма домой или друзьям, тут же билет на встречный поезд или самолет. А теперь словно бы и не было возможности возврата. Предстояло пройти эту дорогу до конца: доехать до Ганновера, а потом до Ольденбурга, жить неизвестно где, встречаться неизвестно с кем и все время следить за собой, чтобы не сделать что-нибудь не так. Вытерпеть все, не поддаться на провокации, о возможности которых его не раз предупреждали и в милиции, и на работе, и в приятельских напутствиях, выйти сухим из всех вод и снова сесть в этот же московский поезд, только идущий уже не на запад, а на восток, домой. Зачем все это ему? Сколько ездил, всегда зачем-то, а тут…
Пришла в голову спасительная мысль: ведь едет он почти в те же края, по которым без малого три века назад путешествовал царь Петр. Что он такое увидел, заставившее решиться переворошить всю Россию?.. Это была уже цель, а когда есть цель, пусть надуманная, все действия получают совсем иную окраску, все дорожные и прочие трудности оправдываются.
Берлин он узнал по знаменитой телебашне — шар, насаженный на длинную толстую иглу, — и удивился, как это близко от Одера. И вообще как она невелика, Европа. Еще утром были в Бресте, пересекли Польшу, миновали Варшаву, снова ехали через Польшу, а затем через ГДР. И вот уже Берлин. А ведь еще не вечер, совсем не вечер. У нас поездка в один день и за поездку не считается…
Александр поймал себя на том, что наивно удивляется всему. Так удивляются туристы, увидев очередной памятник архитектуры. Сто раз видели его на фотографиях, а увидели воочию и заахали. Потому что это совсем другое дело — увидеть воочию, совсем другое.
В Берлине очень хотелось походить по платформе. Но не пришлось. Потому что для поездов, идущих на запад, и платформа другая, отгороженная. Странно было видеть границу посреди города. Ну да ведь и в Бресте так было: слева от вокзала — Советский Союз, а справа — уже заграница. Эпоха, видать, такая: во всем мире размежевание. Словно единой живой клетке пришло время делиться. Города, государства раздваиваются, даже семьи, порой даже каждый человек сам по себе. Плохо? А может, это необходимый исторический процесс?..
