В этот сентябрьский день она сидела у открытого окна и, казалась, прелестной и девственной в широкой белой кисейной блузе, ее длинные золотистые локоны падали на плечи. Она молчала довольно долго, оба ее собеседника украдкой смотрели на нее, примечая каждую перемену в ее физиономии. Чашка с чаем стояла нетронутой на столике возле Элинор, а она сидела, сложив руки на коленях.
Наконец она заговорила и задала тот самый вопрос, который неизбежно должен был заставить ее друзей рассказать ей все.
— Вы никогда не рассказывали мне, как умер папа, — сказала ома — Я знаю, что его смерть была скоропостижна.
Элинор Вэн говорила очень спокойно. Она никогда еще не произносила имя умершего отца, выказывая так мало внешних признаков волнения. Руки, сложенные на коленях, слегка затрепетали, лицо, устремленное на синьору и Ричарда Торнтона, имело выражение пристального внимания.
— Папа умер скоропостижно? — повторила она.
— Да, моя милая, очень скоропостижно.
— Я так и думала. Но зачем его не принесли домой? Зачем я не могла видеть…
Она вдруг остановилась и отвернулась к открытому окну. Теперь она сильно дрожала с головы до ног.
Оба ее собеседника молчали. Страшное известие, которое еще не было сообщено, должно было быть рассказано раньше или позже, но кто станет рассказывать это девушке с таким впечатлительным характером, с таким нервным темпераментом?
Синьора уныло пожала плечами и посмотрела на племянника. Торнтон рисовал все утро в маленькой гостиной. Он старался заинтересовать Элинор Вэн декорациями, какие он приготовлял для Рауля. Он объяснил ей западню в стене комнаты «Отравителя». Дик думал, что эта западня могла развлечь каждого от горя, но от бледной улыбки, с какою Элинор смотрела на его работу, заболело сердце живописца. Ричард вздохнул, отвечая на взгляд тетки. Этот бедный, одинокий пятнадцатилетний ребенок мог, пожалуй, сойти с ума от горести по расточительному отцу.
Элинор Вэн вдруг обернулась к ним, между тем как они сидели молча и со смущением, спрашивая себя, что они должны ей сказать прежде всего.
— Отец мой сам убил себя! — сказала она странно спокойным голосом.
Синьора вздрогнула и вдруг приподнялась, как будто хотела броситься к Элинор. Ричард очень побледнел, но смотрел на вещи, разбросанные на столе, нервно перебирая руками краски и кисти.
— Да, — закричала Элинор Вэн. — Вы обманывали меня с начала до конца. Вы сказали мне прежде, что он умер, но когда не могли уже долее скрывать от меня мое несчастье, вы сказали мне только половину правды, вы рассказали мне только половину жестокой правды. И даже теперь, когда я страдала так много, что, кажется, никакое большее страдание не может меня тронуть, вы еще обманываете меня, вы еще старались скрыть от меня правду. Отец мой расстался со мною здоровый и веселый. Не шутите со мной, синьора, я уже не дитя, я уже не глупенькая пансионерка, которую вы можете обманывать как хотите. Я женщина и хочу знать все. Отец мой сам убил себя!
