Он остановился перед входом и поглядел на двух женщин, болтавших между собою и сильно размахивавших руками.
Он задал одной из этих женщин вопрос: «Есть ли тела в морге?» Обе женщины отвечали в один голос: «Да. Недавно принесли тело одного джентльмена, умершего от яда в игорном доме. Убийство это было или самоубийство — никто не знал». Ричард Торнтон пожал плечами и отвернулся от этой пустой болтовни.
«Некоторые назвали бы меня трусом, если бы знали как мне неприятно входить в это место», — думал он.
Он бросил сигару, снял шляпу и медленно переступил через мрачный порог дома мертвых.
Когда он вышел — а это было через четверть часа — лицо его было почти так же бледно, как и лицо трупа только что виденного им. Он вошел на мост, сам не зная куда он идет, как лунатик, прогуливающийся во сне.
Не прошел он и двенадцати ярдов от морга, как вдруг почти наткнулся на одинокую фигуру девушки, рука которой лежала на парапете моста, а бледное лицо было обращено к башне Нотр-Дам.
Девушка подняла голову, когда он подошел, и назвала его по имени.
— Вы здесь, Элинор! — закричал он. — Уйдемте, дитя, уйдемте, ради Бога.
Элинор Вэн и живописец стояли на мосту и глядели друг на друга несколько минут после того, как Ричард вскрикнул от ужаса и удивления.
Если бы душа Элинор не была совершенно поглощена одним жестоким беспокойством, ее удивило бы странное приветствие старого друга. Теперь же она не обратила внимания на его обращение. Тени летней ночи собирались над городом и спокойной рекой.
— О, Ричард! — вскричала Элинор — Я была так несчастлива. Папа всю ночь и весь день не возвращался домой. Я ждала его час за часом, наконец мне сделалось невыносимо в доме, я не могла оставаться больше дома и пошла его отыскивать. Я ходила далеко по бульвару, туда, где я рассталась с ним вчера, ходила по разным многолюдным улицам, пока не очутилась здесь, у воды, и я так устала! О, Дик, Дик! Как это жестоко со стороны папа, что он не воротился домой! Как жестоко поступил со мною мой любимый папа!
Элинор судорожно сжала руку своего спутника и, склонив голову, залилась слезами — это были первые слезы, которые она пролила во время своего горя, — первое облегчение после продолжительных часов мучительного недоумения, утомительного ожидания.
— О, как папа может обращаться со мною таким образом? — вскричала она среди своих рыданий. — Как он может обращаться таким образом!
Потом, вдруг приподняв голову, она поглядела на Ричарда Торнтона, ее чистые, серые глаза расширились от ужаса, который придал ее лицу странную и страшную красоту.
