Длинные залы были наполнены посетителями, которые подняли глаза со своих вилок и ножей, когда англичанка проходила мимо.
— Мы здесь обедаем по карте, — шепнул ей отец — Сегодня праздник, я и хочу угостить тебя первоклассным обедом.
Вэн нашёл порожний стол у открытого окна. Дом стоял на углу бульвара, и это окно выходило на многолюдный перекресток.
Элинор опять вскрикнула, увидав весь бульвар, расстилавшийся у ее ног во всем своем великолепии, но отец ее был слишком занят картой, чтобы приметить ее восторг.
Вэн был эпикуреец и гордился своим дарованием заказывать обед. Он теперь выказал большую тонкость, потому что бедность научила его разным дипломатическим проделкам, посредством которых он мог соединять экономию с расточительностью.
Давно уже Элинор не участвовала в эпикурейских пиршествах своего отца, и она кушала с большим аппетитом несмотря на то, что ее сильно развлекал бульвар внизу.
Блюда медленно следовали одно за другим, потому что внимание слуг отвлекалось многими посетителями, и солнце давно уже закатилось на безоблачном западном небе, когда Вэн с дочерью вышли из ресторации. Была почти ночь; огни начинали мелькать сквозь жаркий белый туман; зной сделался удушливее по мере того, как день клонился к вечеру. Парижане, сидевшие за мраморными столиками на воздухе возле кофейной, обмахивались газетами и беспрестанно попивали прохладительные напитки. Это был такой вечер, когда ничем нельзя было более заниматься, как сидеть на воздухе у кофейной Тортони и есть мороженое.
Шум, удушливый жар, суматоха, толкотня людей, стремившихся к театру, нагнали на Элинор головную боль. Нельзя постоянно чувствовать себя счастливою и, может быть, сильных ощущений этого дня было слишком много для этой молодой пансионерки. Она много ходила по горячей мостовой чудного города и начала чувствовать усталость. Вэну не приходило это в голову: он привык ходить каждый день, а иногда и целый день. Что делать одинокому англичанину в Париже, как не расхаживать по улице? Он забывал, что усталость может быть слишком утомительна для его дочери.
Жаркий белый туман становился гуще; газовая лампа, только что зажженная, состязалась с быстро потухавшим солнцем. На бульваре все превратилось в свет, жар, шум и суматоху, по мнению Элинор. Разумеется, все это было великолепно, по несколько оглушительно. Элинор была бы рада сесть и отдохнуть на одной из скамеек, но так как отец ее, по-видимому, не устал, она шла терпеливо и безропотно.
