— Дети мои, — произнес он торжественно, — я имею сообщить вам нечто важное.
Арман хотел из скромности удалиться.
— Останься, — сказал Филемон с таинственным видом. — Ты наш друг, и у нас нет от тебя секретов.
Вернейль поклонился и снова сел.
— Дети мои, — продолжал Филемон, — настала пора, когда узы, нас соединяющие, должны еще более укрепиться. До сих пор — вы это знаете — я не делал никакого различия между собственными сыновьями и дочерьми почтенного друга, который, умирая, доверил мне попечение о них. Однако мне остается исполнить еще одну обязанность. Лизандр, я с детства обручил тебя с моей воспитанницей Галатеей, а ты, Эстелла, обручена с Неморином. Я не хочу более откладывать счастливой минуты, ожидаемой, быть может, вами с тайным нетерпением… Вы теперь в таком возрасте, когда можете быть супругами, вы и будете ими через восемь дней.
Никто из молодых людей не проронил ни слова.
— По случаю этого обстоятельства, — торжественно произнес Филемон, — необходимо будет нарушить правило, которое запрещает вход в нашу долину посторонним людям. Католический священник, скромность которого мне известна и которого приведет сюда Гильйом, благословит этот двойной брак. Приготовьтесь к этой священной церемонии.
Только один крик радости раздался после этих слов — крик Неморина, который в избытке чувств подбросил свою шляпу к потолку, но другие оставались безмолвны. Лизандр был бледен, Галатея, с опущенными глазами, казалась пораженной этим известием, Эстелла нахмурилась, и даже Вернейль, которого решение старика никак не касалось, выглядел смущенным.
— Что это, Филемон, — спросила Эстелла тоном капризного ребенка, — что ты так спешишь отдать мою руку своему ветренику Неморину? Он еще не заслужил ее, мне кажется, а между тем, судя по книгам, которые ты читаешь нам по вечерам, пастух должен долго вздыхать и страдать для обладания своей возлюбленной; надо, чтобы она его огорчала, чтобы подвергла самым тяжким испытаниям, а я так добра, что и не думала еще порядком помучить твоего сына.
— Ну что ж! — Филемон не мог удержаться от улыбки. — Время еще не потеряно, моя малютка.
— Ах, Эстелла, Эстелла! — воскликнул Неморин с притворной горечью. — Ты неблагодарна! Так-то ты вознаграждаешь меня за множество птичьих гнезд, собранных для тебя в терновнике, за цветы, сорванные по утренней росе, за столько вздохов и песен под твоим окном?
Девушка приняла вид оскорбленной королевы, но через минуту не выдержала и разразилась хохотом. Примирение было скреплено поцелуем.
