Мы сами запутались.
― Это хреново, ― бормочет он шепотом.
Я поднимаю голову и встречаюсь с ним глазами, его напряженный взгляд смягчается. Я чувствую, что это ― первый раз за все мое здесь пребывание, когда он действительно на меня смотрит.
― Как твоя рука? ― спрашиваю я, потирая большим пальцем его покрасневшие костяшки.
― Хорошо, ― говорит он, явно не желая, чтобы я над ним тряслась.
― Девон, что, черт возьми, ты делаешь? ― шепчу я.
Он приподнимает мой подбородок пальцем, и я ищу в его лице ключ к разгадке моей участи.
― Не знаю, Лейтон. Я, к чертям собачьим, уже больше ничего не понимаю, ― говорит он, наклоняясь и мягко целуя меня в лоб.
Его губы обжигают мою кожу.
― Тебе придется остаться здесь, ― говорит он, хмуря лоб.
― Знаю. Так же как и то, что ты не причинишь мне боль, ― говорю я, позволяя ему увидеть в моих глазах, что я действительно в это верю.
Он моментально замирает и напряженно отступает назад.
― Как ты можешь это знать? Почему, черт возьми, ты думаешь, будто знаешь, что я буду или не буду делать? ― огрызается он, пропуская пальцы сквозь волосы.
― Девон, я…
― Ты ничего обо мне не знаешь, ― выплевывает он.
Осознание накатывает на меня так резко, что мне становится плохо. Он прав. Я не знаю о нем ровным счетом ничего.
― Я не хороший человек, Лейтон, ― продолжает он голосом, разъедающим, словно кислота. ― Я не герой. Это я тебя сюда привез. Я, ― он тычет пальцем себе в грудь. ― И ты не должна об этом забывать, ― заканчивает он резким тоном, направляясь к двери. Затем хлопает ею и запирает меня.
Я падаю на кровать и лежу, уставившись на след на стене, который остался от его кулака.
ДЕВОН
Сигара и повисший в комнате табачный дым, только ухудшают мою стреляющую головную боль. Раздражающая непрерывная музыка тоже не помогает. Или, возможно, сегодня я болезненно чувствителен. Прошлой ночью я не спал ни минуты, а сегодняшний день, кажется, тянется бесконечно.
Я просидел в том кресле пять часов, наблюдая, как спит Лейтон. Время от времени она издавала стон, и я даже не хочу признавать, какое действие это на меня оказывало. Я улыбаюсь, вспоминая, как беспокойно она спала, постоянно крутясь и поворачиваясь. В голове время от времени вспыхивают образы ее оголенного плоского живота. Я стираю бессмысленную улыбку.
Я так и не сказал ей, что собираюсь сделать. Не потому что передумал, а потому что не был уверен, что решись она меня переубедить, я бы не поддался. Но, она не знает больше меня, да и отрицание ― сильная вещь, а я просто не смогу слышать ее мольбы.
