Ханс Магнус Энценсбергер. Не один из нас
Всякий раз, когда Германия погружается в мечты, просыпается Ханс Магнус Энценсбергер. Когда в 50-е годы страна решила, что она теперь чистенькая и являет собой сплошное экономическое чудо, он бросил ей в лицо свои «Злые стихи» и описал «мелкобуржуазный ад» каталогов Неккермана. А когда западногерманские левые в конце 60-х годов боролись за реализацию своих социальных утопий, он как раз вернулся с Кубы, чтобы сообщить читателям журнала «Kursbuch»: «Социализм не работает, точка». Апокалиптические настроения 80-х годов в Германии он отменил одним только остроумным названием своего эссе «Два замечания на полях конца света». А когда Германия воссоединилась и всем казалось, что теперь путь в будущее открыт, Энценсбергер обратился к прошлому, собрал свидетельства очевидцев «часа ноль» [40] и издал книгу «Европа в руинах». Если мы сегодня в связи с восьмидесятилетием [41] Ханса Магнуса Энценсбергера оглянемся на его творчество, то нам останется только одно: удивляться.
Удивляться его постоянной бдительности, его интонации холодного возбуждения, масштабу его жажды нового опыта, но больше всего – его чутью на определенные темы. На протяжении пятидесяти лет Энценсбергер ставил перед немецким обществом правильные вопросы. В своих ответах он, конечно, иногда ошибался – например, когда объявил о смерти литературы или когда сравнивал Саддама с Гитлером, но его неослабевающий интерес к анализу исторических событий, его смелые мнения и его способность пересмотреть свою точку зрения сделали его уникальной фигурой в интеллектуальной истории ФРГ.
Он провоцировал и вдохновлял наших отцов, разоблачал обман и самообман, описывал и проклинал наши порядки и обычаи. Но при этом он всегда был готов проявить понимание. По опыту собственной биографии он знал, что правым может быть только тот, кто иногда серьезно заблуждается. Однако когда заблуждающаяся страна пыталась подружиться со своим мастером, то он возмущенно заявлял: «Я не один из нас». И действительно, когда страна с трудом усваивала его уроки и полагала, что освоила уровень аргументации Энценсбергера, его мысли каждый раз оказывались уже где-то вдали. Ничего удивительного, что это постоянно ставилось ему в упрек. Его возвышенная небрежность наводила ужас на принципиальных педантов. И нашей стране очень повезло, что ему это было безразлично. Только благодаря уникальному соединению понимания и дистанцирования Энценсбергер стал крупнейшим «репетитором» для послевоенной Германии.
