. Это была невероятная уступка. В своем манифесте царь обещал именно то, что, согласно его клятве, он не собирался делать никогда и что, по его предсказанию, должно было обернуться катастрофой, если бы когда-либо произошло: поделиться политической властью с представителями общества. Удовлетворенные умеренные либералы считали, что этого достаточно. Кроме того, они небезосновательно опасались того, что дальнейшая борьба может закончиться социальной революцией, которая создаст угрозу не только для политических структур. Но многие россияне хотели большего; к тому же многие из них вообще сомневались, что царь сдержит свое слово.
* * *
Такими были события в пересказе историков – достаточно авторитетном ретроспективном изложении, основанном на известных фактах и современной научной интерпретации. Другая точка зрения, чей диалог со взглядами профессиональных историков будет продолжен в этих трех нарративных главах, составляющих часть II настоящей книги, сводится к истории, согласно знаменитому изречению написанной журналистами «в настоящем времени», «в момент ее свершения»[60]. Одной из самых известных русских газет того времени была ежедневная московская газета «Русское слово», имевшая более-менее либеральную направленность и претендовавшая на отражение взглядов и интересов «обывателя» и даже «настроений толпы»[61]. Восстание, последовавшее за Кровавым воскресеньем, воспринималось как исторический поворотный момент – и даже новое начало. Репортеры описывали эти события как «зарю новой жизни», объявляя, что вместо «непроницаемой мглы» в стране вскоре станет «ясно, лучезарно и просторно» и что Россия находится «накануне своего освобождения», переживая историческую эпоху «обновления», «возрождения» и «ренессанса»[62]. Чувство непосредственной сопричастности к истории стало еще более сильным после Октябрьского манифеста: «Сегодня началась новая жизнь. Русская история пошла по новому пути. За все многовековое рабское существование России мы не знаем момента более сильного, более радостного»[63]. Девизом дня была «новизна»: Россия вступала в «новую жизнь», в пору «творения», ее ожидало новое «начало», а россиянам предстояло стать «новыми людьми» с обновленным духом[64].
Лейтмотивом, диктовавшим суть нового, особенно в качестве желания и опыта, служило слово «свобода». Как объявлял, используя типичные выражения, один колумнист, Россия наконец-то входит в «общую семью смелых народов, идущих к свободе и счастью»
