Итак, никто не знает, где они. Даже возлюбленная продавщица. Не сообщил ей Х., куда собирается в отпуск, не хотел, чтобы она наезжала к нему в гости - а она наверняка бы так поступала, - собирался отдохнуть от всех, в том числе от этой женщины. Кроме того, давно пора было обдумать их отношения, в деталях представить их дальнейшую жизнь. Здесь, в спокойной одинокой глуши, решения принимаются легко и безболезненно, как бы сами собой.
Господи, о чем он думает? Особо опасный преступник...
Вот и калитка. Выложенная плитами тропинка, неприветливый сумрачный огород. В доме у хозяев горит свет - старички не спят еще, - и во времянке тоже... Антон шалит, - мгновенно вскипает отец. До сих пор не спит, озорничает. И так мозги набекрень, а он, видите ли, озорничает! - кипит отец, врываясь в наполненную электричеством комнатушку.
Сына во времянке нет. Шкаф, стол и сумки выпотрошены, вещи раскиданы, есть только свет и тоскливое ощущение разгромленности. Заднее окно почему-то приоткрыто... Х. берется рукой за косяк. Кто-то большой и страшный трогает его сердце - большими липкими пальцами, - где ребенок? Выдираясь из вязкой пелены паучьих прикосновений, Х. бежит к дому хозяев, ему кажется, что бежит, он уверен, что бежит... У стариков? Телевизор смотрит? "Антон!" - зовет отец, одиноко и трагически, срывающимся петушиным звуком.
Он рвет дверь на себя, вбегает в прихожую и тут же падает, споткнувшись обо что-то, предательски лежащее на полу.
Кухня и прихожая - одно помещение. В доме слишком мало места, чтобы можно было позволить себе иметь отдельно и кухню, и прихожую. На газовой плите, работающей от баллона со сжиженным пропаном, горит газ. Плита стоит на столике - на том самом, в который Х. ударил лбом. Хорошо, что лбом, а не глазом, - понимает он позже, много позже. Дед скорчился у порога, именно это неожиданное препятствие и попалось человеку под ноги. То, что труп был когда-то дедом-хозяином, видно только по одежде, никак не по лицу. На лицо попросту невозможно смотреть, его нет, вместо лица - что-то красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же нож. Длинный, хозяйственный. Торчит из шеи - сзади. "Антон!" - рыдает Х., поднимаясь, не чувствуя боли, ничего не чувствуя. И торопится куда-то, торопится. "Ан-то-он!" Тело бабки обнаруживается рядом, в соседней комнате, сразу возле входа в прихожую. Строго говоря, бабка и там и здесь одновременно, лежит на пороге - тело в комнате, зато голова уже в прихожей, почти под умывальником. Больше Х. ничего не помнит из увиденного. Потому что отчетливо слышит глухое далекое: "Папа!.." Он мечется, рыдая. "Папа, ну где ты!" - жалобно зовет сын, откуда-то извне дома, из огорода, впрочем, Х. и так уже на воздухе, под черным небом, бежит, спотыкаясь о грядки, и наконец замирает.
