Д’Альбре вымученно улыбнулась. Оказаться в теле малолетней свиристелки, прозябающей в глуши, — что может быть хуже?
«Смерть», — услужливо подсказал альтернативу внутренний голос, и ее светлость поежилась.
Серен была вынуждена признать, выбора у нее по сути и не было. Сейчас самое главное выжить, а потом уже думать о силе. Моран не сможет опекать Александрин вечно. Кажется, она винит его во всем случившемся и мечтает разорвать с ним отношения.
Что ж — герцогиня злорадно усмехнулась, — наверное, стоит помочь кузине ускорить их разрыв. Это будет несложно. Наоборот, немного отвлечет ее, Серен, от мыслей о смерти. Ведь строить козни и плести интриги ее светлость умела и очень любила.
А когда Ксандра останется одна, без защиты своего маркиза, отнять у нее дар будет проще простого.
— Выходит, скоро мы с Александрин снова станем сестрами. Причем родными, — довольно промурлыкала герцогиня и мечтательно зажмурилась, представляя себя в теле юной непорочной красавицы.
Оставалось только решить, кому из близняшек отдать предпочтение.
Соланж или Лоиз?
Сознание возвращалось медленно, будто нехотя. Или это мне совсем не хотелось приходить в сознание… Ведь тогда придется вспомнить события минувшего вечера и к своему стыду признать, что силы воли у меня нет и в помине не было. Как и чувства собственного достоинства.
Это ж надо было растаять от одного несчастного поцелуя! Впрочем, от такого поцелуя и сосулька бы растаяла. А я себя таковой, бесчувственной ледышкой, никогда не считала. Это у нас больше по части стража…
Со стоном перевернувшись на спину, уставилась осоловелым взглядом в потолок. Узорчатая лепнина оплетала хрустальную люстру, напоминавшую многоярусный торт, перевернутый вверх тормашками. Пенилась по углам, стекала по белоснежным пилястрам, обрамлявшим камин из серо-голубого мрамора. С ним удачно сочетались шелковые обои, чуть тронутые у самого потолка серебряной каймой.
И как теперь быть? Что делать? Тут не знаешь, как бороться с Серен. А уж на то, чтобы вести войну еще и с Мораном (или, скорее, с самой собой) сил у меня точно не хватит.
Но ведь не сдаваться же ему в плен! От этой мысли, промелькнувшей в голове, бесстыжее тело томительно заныло. Каждый его кусочек, каждая малейшая часть меня сладостной дрожью отзывались на воспоминания о полуночном безумстве. Иногда мне кажется, что мое тело живет своей отдельной жизнью и ни в какую не желает считаться с разумом.
Я же говорю — бесстыжее.
