Пусть мозги Подкина и превратились в глыбу льда, он не мог не заметить в ней страшной перемены. Ещё в прошлом году круглощёкая леди Рыжетт была воплощением жизнерадостности. Её мех блестел, смех звенел, а глаза сияли, как летнее солнце на водной глади.
Теперь же щёки её исхудали и обвисли, а между бровей залегла тревожная складка. Взгляд стал затравленным, глаза ввалились и покраснели, словно она пролила немало слёз. Когда она заговорила, голос её был добрым и приветливым, но от крольчат не укрылось, что эта радость напускная. Леди Рыжетт пыталась утаить от них какую-то печаль.
– Богиня, это же Паз и Подкин! Как вы выросли с прошлого лета. А тут кто у нас, неужели малыш Пик? Бедняжки, вы продрогли до костей. То, что стражник сказал о Пожиралах, – правда? Они вторглись в Манбери? Заходите, заходите скорее. Обещаю, тут вам нечего бояться.
Подкин чувствовал, что это неправильно, что нужно развернуться и бежать в скованный морозом лес. Но его ушей уже коснулся жаркий треск поленьев, а замёрзший нос учуял аромат жареного пастернака и свежего хлеба. В тот миг возможность согреться и поесть была для Подкина важнее всего на свете, даже его собственной безопасности. Вы можете подумать, что это глупо, но легко рассуждать, когда под боком растопленный очаг, а в животе – горячий суп из репы. А вы попробуйте-ка целую ночь бегать от смертельной опасности по зимнему лесу! Да вы потом бешеному барсуку хвост отгрызёте за тёплую лежанку и миску похлёбки.
На самом деле, еда и тепло в тот момент и правда были важнее всего. Кролики не понимали этого, но ещё чуть-чуть – и они замёрзли бы насмерть. Если бы Подкин улёгся на снег, как ему хотелось, он бы уже не проснулся. Точнее, проснулся бы в Землях по ту сторону, откуда не возвращаются.
Поэтому дети зашли в Красноводную нору, совершив ошибку, о которой Подкин будет сожалеть до конца жизни…
Их провели в главную пещеру и усадили поближе к огню. Леди Красноводной отправилась «распорядиться насчёт комнат». Молчаливые слуги, едва слышно шурша, принесли гостям заправленный маслом пастернак и маленькие краюхи хлеба.
Как только Подкин немного отогрелся и кровь живее побежала по венам, лапы у него затряслись так, что он едва удержал тарелку. В конце концов он ухватил кусок пастернака. Тот ожёг ему горло и тяжело ухнул в желудок, но Подкин всё равно не мог припомнить ничего вкуснее.
Вскоре дрожь унялась, и Подкин принялся заглатывать пастернак не жуя. Он отрывал куски хлеба с такой жадностью, будто скитался по лесу не один день. Паз не отставала от брата. Даже Пик зашевелился и высунулся из туники. Глаза его блестели от голода.
