— Откровенно говоря, не совсем, — сознался я.
— Сейчас вам все станет ясно, — продолжал мой собеседник. — Хартум в переводе с арабского означает «хобот». А более полно название города звучит так: Рас-эль-хартум, то есть «конец хобота». Иначе говоря, форма этого своеобразного полуострова, заключенного между Белым и Голубым Нилом, послужила причиной возникновения географического названия, и этим мы обязаны человеческой наблюдательности. — Чиновник любезно улыбнулся и добавил: — Полагаю, что нет надобности пояснять, почему у полицейских нашего города на эмблеме изображен хобот слона?
Судя по тону, которым была произнесена последняя фраза, мой собеседник был не очень высокого мнения о моей сообразительности. Посчитав совершенно бесполезным разуверять его в этом, я поблагодарил за разъяснения, и мы разошлись. И хочешь верь, хочешь нет, я тут же помчался к себе на квартиру и сел писать это письмо, рассудив, что для тебя услышанное мной может представить несомненный интерес.
Уф! Вот как будто и все. Если ты используешь в своей книге то, что я тебе описал, я буду вполне вознагражден за все мучения, которые испытал, сочиняя едва ли не единственное письмо за всю свою сознательную жизнь.
Жму крепко руку и обнимаю.
Твой…»
Признаюсь, содержание письма меня увлекло с самого начала, но, когда я дошел до заключительной его части, я его буквально глотал и мысленно благословлял своего приятеля за то, что он вспомнил обо мне и не поленился сообщить столь ценные для моей работы сведения.
Вся эта история с письмом показалась мне настолько неожиданной и оригинальной, что я решил, не мудрствуя лукаво, воспроизвести ее в своей рукописи со всеми подробностями, ничего не меняя и не переделывая.
В ноябре 1944 года наш артиллерийский полк покинул Норвегию и, пройдя форсированным маршем до Печенги, погрузился там на транспорт для дальнейшего следования в Мурманск.
Осень в том году выдалась поздняя, солнечная и необычно сухая. Баренцево море было спокойно, и мы, стоя на плавно вздымавшемся носу военного транспорта, с наслаждением вдыхали свежий соленый морской воздух, лениво обмениваясь впечатлениями.
Нас было трое: лейтенант Савин — ленинградец, в мирное время кандидат географических наук, преподаватель университета; сержант Селиков — сибиряк лет под пятьдесят, человек малообразованный, но очень любознательный, и я — москвич, пришедший в армию прямо со студенческой скамьи.
Неистощимая любознательность Селикова не раз служила поводом для очень интересных разговоров в нашей компании, и на этот раз не обошлось без поучительной беседы.
