Будем ли мы, подумал Лоран, отмечать следующую? Чем дольше они сидели за столом, тем больше он в этом сомневался. Бывает и такая, эфемерная любовь, с самого начала обреченная на скорое угасание. Проблема в том, что ты отдаешь себе в этом отчет лишь тогда, когда она иссякает.
После закуски – тартара из экологически чистого лосося со свежими лесными ягодами – подали паровое куриное филе с овощами (разумеется, экологически чистыми) под пряным соусом, приготовленным по старинному перуанскому рецепту, который привез из поездки в эту страну один из бывших художников, ныне рестораторов. Все было очень в духе времени, так сказать, в тренде – модненько, но без перебора. Доминика заговорила о своем новом проекте – большой статье о кризисе, которую она собиралась предложить экономическому приложению «Монда». Лоран поймал себя на том, что мечтает об ужине в провинциальной гостинице сети «Реле-э-Шато»: ты сидишь в столовом зале старинного замка, потрескивает камин, а официант, принося очередное блюдо, желает тебе «приятного продолжения».
– А что там с твоей прелестной сумкой?
Реплика Доминики прозвучала в тот момент, когда общий разговор за столом неожиданно затих, так что Лорану пришлось рассказывать остальным всю историю.
– О, вот бы меня кто-нибудь так разыскивал! – воскликнула пиарщица, допивая третий бокал вина. – Глядишь, познакомилась бы с хорошим человеком! Вы не представляете, до чего мне надоели Марк и дети.
За столом повисло холодное молчание.
– Да бросьте! – не сдавалась пиарщица. – Вы не хуже меня знаете, что после двадцати двух лет брака любого от семейной жизни мутит. Как ни печально, но это правда.
Доминика попросила соседа, министра, налить ей еще вина. Лоран протянул руку к бутылке, но чиновник оказался шустрее.
– Я слышала, вам удалось залучить к себе на автограф-сессию Жана Эшноза? – вдруг поинтересовалась «деревянная новобрачная».
– Да, он подписывал у нас «Равеля».
– А за какой роман он получил Гонкура?
– За «Я ухожу», – ответил Лоран.
– Доминика говорила, вы и с Амели Нотомб знакомы?
– Да, я знаю Амели.
Пиарщица полюбопытствовала, правда ли, что Амели Нотомб ест, как не раз сообщала в своих интервью, гнилые фрукты.
Лоран не знал, что ей ответить, – он никогда не обсуждал с писательницей пищевую тему.
На этом от него отстали, и беседа потекла по новому руслу, касаясь проблем семейной жизни и воспитания детей. Все теперь говорили практически одновременно; голоса сливались в неясный гул, к которому Лоран перестал прислушиваться. Его взгляд упал на оставшийся незанятым стул архитектора. Не отрывая от него глаз, он плеснул в бокал вина и тихонько сам себе улыбнулся. Ему подумалось, что если как следует сосредоточиться, то можно увидеть призрачную фигуру отсутствующего гостя. По мере того как пустел его бокал, эта идея нравилась ему все больше. Усилие мысли – и за столом появился еще один сотрапезник. Вернее, сотрапезница. Никто, кроме него, ее не видел. Шатенка с волосами до плеч, с бледной кожей и очень светлыми глазами, с родинкой над правым уголком верхней губы, с губами в красной помаде – разумеется, красной, но скорее кораллового оттенка. Она тоже, как и он, скучала за этим ужином. Но вот она улыбнулась – улыбнулась ему одному, в этом не было никакого сомнения. Никто ничего не заметил, а они прекрасно поняли друг друга. Надо еще немного сконцентрироваться, и тогда она встанет, подойдет к нему и тихо, на ухо, скажет: «Лоран, пойдем отсюда».
