На самом деле оказалось ни то ни другое. Дело было в соли, которую я положила в их кроличий корм. Проволновавшись несколько часов, я догадалась об этом. В это время как раз пришел Соломон после своего утреннего сна под нашим гагачьим покрывалом. Он присоединился к Шебе возле миски с водой и, как насос, выдул разом полмиски. И тут до меня дошло. Кто-то сказал, что соль кошкам полезна, и накануне, впервые за все время, я попробовала им ее дать. Добавила соли в тушащегося на скороварке кролика и слегка переборщила, как теперь выяснилось. Но по крайней мере почки у обоих были в порядке.
С Аннабель тоже был порядок; она не погибла от другого нашего домашнего упущения. Дело в том, что она съела шкурку от бекона. Аннабель в последнее время ела множество странных вещей, включая корм для золотых рыбок. Она исподтишка поглощала его с поверхности пруда под видом утоления жажды. Мы не обеспокоились этим, разве что проверили, не исчезли ли сами рыбки вместе с кормом.
Мы бы не встревожились и по поводу шкурки от бекона, но нам так повезло, что в то утро, когда она ее съела, по радио была беседа об ослах. Ветки тисовых деревьев и мясо для них смертельно опасны, предостерегал диктор. При этих словах мы переглянулись. Тисовые деревья – да. Мы слышали о животных, падающих замертво, еще даже не успев проглотить побегов. Но мясо… Ослы к нему не притронутся, сказали мы, вспомнив, как однажды какой-то пеший турист дал Аннабель бутерброд с ветчиной, а она тут же выплюнула его обратно.
Радиопередача была за завтраком. Через полчаса наша ослица пришла во двор, прошлась по плиткам, которыми он был вымощен, сложив губы – по своему обыкновению – пытливо и взыскующе, почти как слоновий хобот. Собрала – опять-таки по своему обыкновению, поскольку теперь ела за двоих, – все предназначенные птицам крошки и уплела вместе с ними шкурку от бекона.
Она никогда не трогала эти шкурки прежде, но ссылки на то, что всему виной ее нынешнее состояние, мало помогали во время последовавшей бессонницы. Мы не осмеливались позвонить мистеру Харлеру. Если бы она съела баранью ногу – да. Четыре кусочка шкурки от бекона – нет. Существовали пределы ситуаций, с которыми мы могли его беспокоить. Переживать это приходилось самим.
Два часа спустя, когда Аннабель по-прежнему стояла на ногах, Чарльз сказал, что, очевидно, все в порядке, раз шкурка переварилась. Может, и так, но мы больше не стали рисковать. После этого шкурки от бекона выкладывались вне пределов ее досягаемости, в птичью кормушку, и в тех случаях, когда она заходила в кухню, мы проверяли, закрыта ли дверь холодильника, чтобы она не могла добраться ни до чего сырого.
