Чарльз, с красным лицом подскакивая на спине Воителя, сказал, что мы, очевидно, были безумны. Ловя ртом воздух, он объявил, что просто не доживет до того момента, когда потребуется завязать лошадиный узел. В любую секунду он может свалиться и сломать себе шею.
То, что Чарльз был вообще способен говорить, надо приписать тому обстоятельству, что он ехал на Воителе. Крупная лошадь бежит более неторопливым аллюром, чем пони. Пикси же, чтобы поспеть за Воителем, делала по меньшей мере два шага на каждый его шаг. Я под боком у Чарльза судорожно дергалась на ней вверх и вниз, как шейкер для коктейля. Всякий раз, как я пыталась что-то сказать, мои зубы клацали.
Воистину это было утро переоценки ценностей.
Мы то приподнимались в седле в такт рыси, пока не кончались силы. То на протяжении следующих нескольких минут шлепались о седло с ощущением, что нас бьют по заду сковородкой. То лихорадочно встряхивались в те кошмарные мгновения, когда инструктор вскрикивал: «Внимание, машина! Пусть не видят, как вы волочитесь. Веселее, оп-па!» На этот призыв мы все послушно подскакивали, словно отряд Королевской конной гвардии, и практически умирали в наших седлах, едва лишь машина проезжала мимо.
Вторая половина дня принесла столь же жестокий самоанализ. После обеда мы кое-как вскарабкались на своих лошадей и под неумолимым взглядом инструктора стали практиковать езду легким галопом. Три человека слетели наземь, и единственная причина, по которой я этого избежала, состояла в том, что я сжульничала. У меня оказались длинные руки. Сидя обманчиво прямо, держась впереди всех, так что они не могли видеть, чем я занимаюсь, я потихоньку, как пиявка, цеплялась за седло.
У меня все болело. Так, что хотелось умереть. В начале каждого галопа седло приподнималось – это я рывком хваталась за него, практически отрывая Пикси от земли. Но все-таки я не упала, за что мне была обещана награда. После того как мы вечером напоили лошадей, покормили их и почистили, помассировали им спины, чтобы размять лошадиные мышцы (никто, как мне показалось с внезапной жалостью к себе, не позаботился о том, чтобы размять мои), инструктор объявил, что я одна из немногих избранных, которым будет разрешено прокатиться на тех восьми лошадях, которые проводят ночи под открытым небом, на траве за рекой. Остальные шесть спали в помещении, чтобы мы могли попрактиковаться в чистке их стойл. Так вот мне будет разрешено проехаться на одной из тех восьми до их пастбища
