И что-то ещё.
Секс.
Слово вторгается в мои мысли, и на какое-то мгновение это всё, о чём я могу думать.
Горячий, страстный, дикий, грубый секс. Такой секс, что вы вцепитесь в простыни, когда волна за волной оргазм вознесёт вас на небеса.
Я не из дешёвок, но и не святая. Я оцениваю горячего парня, когда вижу такового. Но этот занимает вершину чарта. И судя по длинной очереди из женщин, смотрящих на него, как пчёлы, кишащие вокруг экзотического цветка, я не единственная, у кого возникают подобные мысли.
Но даже горячий парень не может меня отвлечь от сложившейся ситуации.
Я оцениваю ущерб, нанесенный моей машине.
Фара разбита, в то время как его автомобиль выглядит неповреждённым.
— Здесь царапина.
Его голос глубокий и низкий. Его сексуальный акцент посылает восхитительные покалывания по моему позвоночнику, когда я смотрю на мою машину, осознавая, что её ремонт будет стоить мне слишком много денег, которых у меня нет.
— Ты называешь это царапиной? Может Вы… — я резко поворачиваюсь к нему лицом и останавливаюсь на полуслове, ожидая, что он осмотрит мою машину.
Вместо этого, он склонился над своим автомобилем.
— Вы правы. Это царапина. — Горячий парень указывает на тоненькую линию, которая, я клянусь, могла точно так же быть грязным пятном, и проводит по ней пальцем, на его лице отражается беспокойство. — Исправить это будет дорого.
Я усмехаюсь, чувствуя злость.
— Вы говорите о царапине? Вы видели мою машину?
Он взглянул на неё прежде, чем его взгляд вернулся ко мне.
— Эту рухлядь? Я вообще удивлён, что её можно водить.
Моя челюсть отвисла, я лишилась дара речи.
Мой любимый «форд» возможно раньше и принадлежал кому-то, дважды — по крайней мере, я надеюсь, что автодилер сказал правду — но он был со мной во время множества взлётов и падений, больше, чем кто-либо в моей жизни.
Я чувствую странную ностальгию по отношению к своему любимому Форду, и слёзы начинают жечь уголки моих глаз.
Да, это всего лишь машина и она потрёпана, но я не могу позволить, чтобы этому парню сошло с рук причинение вреда единственной вещи, ради которой я вкалывала и копила — самой ценной, что у меня есть, хотя, вероятно, она стоит меньше, чем пара его туфель.
— Почему мы говорим о вашем автомобиле? — спрашиваю я. — Вы вряд ли увидите ущерб.
— Ты хоть понимаешь, сколько стоит мой «ламборджини»? — говорит Мистер Дорогая Рубашка, поднимая идеальную бровь и словно читая мои мысли.
Я не могу поверить.
— Придурок! — воплю я. — Высокомерный хрен! Я не знаю, сколько стоит твой автомобиль, и меня это не волнует, потому что это твоя вина.
