Толпа притихла, все ещё не спеша расходиться, но уже порядком поистратив воинственный пыл.
— Ну же? Расходитесь по домам! К любящим вас людям! Вернитесь к ним живыми! — прокричала Гаитэ. — Идите! Идите же! — взмахнула она руками, словно прогоняла надоедливых, крикливых гусей.
— Мы возвращаемся в казармы! — прокричал кто-то из толпы.
Медленно-медленно, но люди отступали. Они уходили.
Гаитэ стояла, прижимая руки к груди, где испуганно металось и билось, как раненая птичка, сердце.
Она сделала это! Без угроз, без насилия, без пушечного грома — она совладала с толпой. Впервые пригубила пьянящей кубок власти и ощутила её пряный, ни с чем не сравнимый вкус.
Не дожидаясь, когда последний мятежник покинет двор, Гаитэ медленно развернулась и побрела во дворец.
Двери за её спиной закрылись, отделяя от возможной опасности.
У лестница её ждала Эффидель.
— Ты была великолепна. Даже здесь я чуть от ужаса сознание не потеряла! Как же ты справилась? Ты же словно пожар водой погасила? Они совсем притихли. Сначала рычали, как львы, а потом стали кроткие, как овечки. Ты, верно, и вправду ведьма?
— Нам на счастье.
— Ладно, пойдём, — обняла её за плечи Эффи. — Тебе нужно отдохнуть.
— Нет, — покачала головой Гаитэ. — Я должна идти к Торну.
— Ты должна отдохнуть! — настаивала Лисичка. — И это не обсуждается. День был тягостный и длинный, а завтра — кто знает? Может станет ещё тяжелее? Нужно беречь силы.
— Ты права, — согласилась Гаитэ. — Я отдохну. Только сначала навещу Торна. Мне нужно убедиться, что он в порядке, иначе я не смогу уснуть.
Пока она поднималась на третий этаж, в крыло, где находились покои мужа, всюду натыкалась на стражников.
Некогда мирный дворец, блистательный и великолепный, сейчас походил на казарму в осадном положении. Но сетовать на это не приходилось. Гаитэ прекрасно отдавала себе отчёт в том, что, если бы за её спиной не темнели фигуры воинов, державших оружие на изготовку, её речи оказали бы на толпу куда меньшее воздействие.
Торн спал, сладко, как младенец. Дыхание его было ровным. Лихорадка спала. Всё это было хорошим знаком. Он шёл на поправку.
«Какое счастье проспать весь этот ужас», — подумала Гаитэ.
Глядя на спящего Торна, она не могла не задаваться вопросом, что он будет чувствовать, придя в себя: печаль из-за смерти отца или радость, что вот-вот станет обладать полнотой власти? И как изменится, получив то, о чём мечтал всю жизнь?
Наверное, если бы Гаитэ устала меньше, она была бы испугана. Торн, ничем не ограниченный и никому не подотчётный — это по-настоящему пугающий вариант.
