Через несколько кварталов череда магазинов и кафе уступает место аккуратным таунхаусам и кирпичным офисам. Тротуар сужается, и нам приходится идти вдоль дороги по одному, друг за другом. Несколько минут мы идем в молчании, потом тротуар снова расширяется, вдалеке показывается густая зелень деревьев и церковный шпиль. Мы подходим к кованым воротам. Низкая каменная ограда обхватила парк.
Бертран ждет, пока все соберутся вокруг него; я снова встаю прямо перед ним, практически у него под носом, с блокнотом и карандашом наготове. Мы вот-вот дойдем до могилы Шекспира. Если бы я знала, как правильно преклонять колено, поверьте, я бы это сделала.
– Добро пожаловать в церковь Святой Троицы, или, как часто ее называют, Шекспировскую церковь, – говорит Бертран, глубокого вдохнув и прочистив горло. – Уильям Шекспир был крещен здесь в 1564 году, а спустя пятьдесят два года похоронен здесь же на глубине шести метров, чтобы предотвратить возможное разграбление его могилы.
– Фу, ну и гадость, – шепчет Иви, и сзади раздается несколько глупых смешков.
Квентин добавляет в своей укуренной манере:
– Ромео и Джульетта против зомби. Вот был бы прикол!
– Мо-оз-з-з-зги-и-и-и-и-и-и-и-и-и! – Райан вытягивает руки и бросается на Иви, свесив язык набок.
Иви хихикает и прячется за Джейсоном. Сьюзен, поморщившись, отходит в сторону. Вот оно, «уважительное поведение» во всей красе. Я отодвигаюсь подальше от своих одноклассников и смотрю на Бертрана взглядом, полным сочувствия и понимания. Хочу, чтобы наш гид знал: я на его стороне.
Мы заходим в церковь, и все разбредаются кто куда. Сьюзен тащит Райана к алтарю. Она сейчас прямо лопнет от счастья. Райан же, наоборот, выглядит так, будто предпочел бы вместо этого сдавать выпускные экзамены на латыни. И я его прекрасно понимаю.
Я подхожу к могиле Шекспира. Там стоит его бюст, а на полу лежит шелковый синий шнур, огораживающий надгробный камень. На нем табличка:
Добрый друг, во имя Иисуса, не извлекай праха, погребенного здесь.
Да благословен будет тот, кто не тронет эту плиту, и да будет проклят тот, кто потревожит мои кости[9].
Я снова и снова перечитываю слова про себя. И представляю, как тут стояли мои родители. Им тогда только исполнилось по двадцать два, они были молодоженами, папа обнимал маму за плечи, а мама прижималась головой к его груди. Я тоже хочу такой любви, как была у них, хочу всем сердцем. Я закрываю глаза и на этот раз без труда представляю Марка, как он стоит здесь со мной и его руки лежат у меня на талии. Я позволяю себе упасть в вымышленные объятия и, пожалуй, чересчур увлекаюсь, потому что буквально начинаю падать.
