Острая двускатная, как из сказочки, крыша баньки выросла под боком Серегиного терема, деревне придавала уютность и доброту. Теперь Серега возил кирпич на печку. Степану тоже надо было много чего поделать в своем хозяйстве, но время уходило, и задуманное оставалось не сделанным: мост так и не отгородили наглухо от двора, оттуда тянуло и сеном, и скотиной, да и сам мост хорошо бы уменьшить, выгородить кладовку, прибрать бы в нее лишние ведра, кадушки, садовый инвентарь, сетки ловчие, петли — да и мало ли чего? А то все навалено на лавках, под лавками на мосту, навешано по стенам. Мечтал Степан утеплить горницу оргалитом, и оргалит уже начал заготавливать. Да вот Марфа пристает с домом. Серега наотрез отказался обшивать. Велел ей Степан обратиться к отцу Сереги, к дяде Григорию Пудову. Они с ним кое-что делали в деревне. Хотя больше, конечно, с Серегой.
Вообще-то редкий дом в Холстах миновал Степановы руки. Там наличники, там крыша, там венцы под избой менял, там навес над крыльцом ладил, там раму в мезонине стеклил. И дома обшивали. Но больше терраски. Как пошли с Серегой лет десять назад пристраивать их к домам, так и гнали по всей деревне — почти все одинаковые, только и разница, что побольше-поменьше, пошире-поуже, а где сразу по две — находились такие любители.
Андрей Воронков хорошо насчет рам понимал, и рамы к терраскам бабы заказывали ему, он их спокойненько, зимой, когда дел меньше, срабатывал сплошь из меленьких переплетиков — как кружевом повивал.
Через эти терраски обрели Холсты особую люботу. А может, подумал Степан, начиналась она с лиственниц перед Алевтининым домом — с самого въезда в деревню. Яркие и точные по форме, так что в дрожь бросало, стояли три дерева перед палисадом — видал Степан такие елки из синтетики в витрине в Москве. Так то из синтетики.
А крыльцо Алевтины все дело портило, совсем просело, ремонтировать, конечно, надо. Можно и с Юркой. «Вдвоем спорчее, — прозвенело в голове. — Он у тебя мужик будь здоров!»
Степан чуть не оступился в колдобину. Именно так и выразилась! Он вспомнил, едва поравнялся с домом. Вчера обходил крыльцо, подсчитывая столбы и стойки, которые придется менять, а она облокотилась обеими руками на перильца и все мотала платочком в красный накрап, так что он и сообразить-то всего не мог. Волосы темные по плечам, прямые, а впереди на лоб прядки короткие напущены. Лоб у нее высокий, умный. А нос вырезан непонятно, вроде и вздернут, а вроде и нет — так, затесочки по бокам. Какие-то скоромные. Из-за него, наверное, и выглядит моложе, чем есть. Когда не знаешь, сколько ей и что дочке семнадцать, может почудиться — совсем молодая бабочка. Растолстела, конечно. Что бока, что живот, что остальное все — выпирает порядочно. И лицо не то, всегда было писаное, кукольное, а теперь чего-то в нем изменилось.
