Я заерзала и встала из-за стола, потому что в глубине души признавала мамину правоту. Трой ведь сказал, что жена ушла от него потому, что он был женат на собственной работе. Да, но я-то не собираюсь за него замуж, я просто хочу его завоевать. Чтобы доказать самой себе, на что я способна.
Мама пошла за мной в прихожую, продолжая свою мысль.
— Только не повторяй моих ошибок, детка. Нет одиночества острее того, какое испытываешь замужем за мужчиной, для которого на первом месте карьера. С годами от пребывания на втором месте просто тоска берет.
Я обняла маму, потому что знала: ее сердечные раны не зажили и за прошедшие двадцать лет.
— Я просто хочу, чтобы у тебя все было как можно лучше, Дейзи.
— Нет, мам, — мягко отстранилась я, — ты желаешь мне того, что сама считаешь лучшей участью, а не того, чего хочу я.
Сказав так, я поднялась на второй этаж к себе, в старую детскую. А чего я хочу на самом деле? Освободиться от Джейми, избавиться от этой тяги перещеголять его на любовном фронте. Хочу, чтобы мне было наплевать на его победы, на то, что он счастливее меня, что живет лучше, что пользуется большей любовью и процветает сильнее меня. Мне хотелось радоваться за него, а не кипеть от ярости и обиды. Я пролистала затрепанную книжку «Уйти, чтобы спастись», потому что остро нуждалась в мудром совете. «Когда ни один из партнеров не выигрывает, приз получают оба», — гласила книжка. Значит, мне нужно разорвать эмоциональную связь с Джейми, отпустить его, стать независимой. Это и будет моей наградой.
Сидя на кровати, я принялась перелистывать наш фотоальбом. Оттуда выпорхнули фотографии — наша с Джейми последняя рождественская поездка на Барбадос. Вот мы оба сняты в лодке, на фоне небывалого заката — поехали посмотреть на хищных морских черепах. (Купаться я не смогла, потому что черепах привлекает запах крови, а у меня, по закону подлости, как раз были критические дни.) Да, на фотографии мы смотрелись отлично. Прекрасной парой. Но я никогда не забуду, как лежала на песочке, смотрела на лазурное море и в упор не видела всю эту красоту, потому что меня разъедали обида и горечь. У нас с Джейми уже больше не осталось сил притворяться; в общем, если нас что и объединяло, то лишь эта неспособность вдохнуть жизнь в умирающий брачный союз. Мы купались в курортной роскоши и изнемогали от тоски. Наверно, Джейми было так же одиноко и больно, как и мне.
Я знала, что, возможно, потом пожалею о содеянном, но не смогла удержаться и начала вырывать фотографии из альбома так отчаянно, словно это должно было подействовать на меня как обезболивающее. Я больше не могла допустить, чтобы этот мужчина и мои былые мечты, которые из-за него пошли прахом, занимали мое время, мозги и сердце еще хотя бы минуту. (Правда, я решила сохранить несколько снимков: себя в бикини на барбадосском пляже и себя в подвенечном платье — на случай, если я уже больше никогда не буду такой стройной, сияющей и ухоженной.) Какой-нибудь час спустя я уже стояла перед пылающим костром в саду, и щеки у меня горели от жара. Я швырнула в огонь еще и кассету со свадебным видео, на которой почерком Джейми было накарябано «Дейзи и прощай-свобода крошки Джейми». Туда же, в огонь, пошли все фотографии нас с Джейми вместе. Я смотрела, как их яркие краски расползаются в огне, как скукоживается бумага. Над погребальным костром моего брака реяли клочки и хлопья пепла. Увидев, как горят фотографии моей ненавистной свекрови, теперь уже бывшей, — Лавинии Праттлок, — я завопила от радости. Свобода! Больше не придется давиться ее несъедобными бифштексами и изнывать от скуки, играя с Праттлоками-старшими в лото и прочую муру.
