– Если ты будешь моим мужем, антреманн никогда не допустит, чтобы кто-то занял твоё место.
Ренске тоже встала и подошла. Остановилась близко-близко, заставляя жадно вдыхать её запах. Такой неподходящий молодой девушке, но подходящий именно ей. Привычный, тёплый и будоражащий самые глубины души. С ней невозможно было находиться рядом спокойно, особенно осознавая, что эта девушка готова принадлежать тебе до конца. И лишь строгие нравы, требующие первой близости супругов только после свадьбы, останавливали её от многих безумств. Так казалось. Это Хилберт чувствовал всегда, как касался невесты – а её невозможно было не касаться. Он взял Ренске кончиками пальцев за подбородок и приник к мягким губам. Она раскрылась ему навстречу, схватила за рубаху на груди и потянула к себе. И по горлу её прокатился тихий стон. Сколько раз приходилось сдерживать себя, чтобы не позволить себе лишнего. А она умела – лучше иных опытных женщин – взбаламутить всё внутри, заставить гореть желанием. И этим напоминала Паулине, только более открытую и податливую.
– Хилберт, – шепнула она. – Останься со мной. Отец простит. Он уже на другом берегу.
Распустила завязку его ворота и распахнула резким движением. Провела ладонями по открытой коже, едва дотрагиваясь кончиками пальцев до слабых следов шрамов: Геролф залечивает раны хорошо. Хилберт дышал часто, опустив голову, касаясь лбом её гладко причёсанных волос, что блестящим каскадом ниспадали по плечам и спине. В горле становилось тесно от воздуха; ладони, лежащие на талии Ренске, уже покрылись испариной. Он знал, что, если сейчас не отступит, она продолжит – и тогда обоим будет тяжко потом. Но она снова подняла к нему лицо, присела на край стола и приподняла подол, позволяя скользнуть по голым бёдрам руками.
– Твоя вся буду. Жду не дождусь, – отрывисто говорила между поцелуями. – Не лишай нас этого.
Он провёл кончиками пальцев по мягкой коже – в горячую глубину между ног, продолжая целовать, сминать разросшимся желанием. Подтолкнул, укладывая спиной на стол и лаская всё быстрее, чтобы услышать скоро стон удовольствия. А сам почти вгрызался в её губы, опалял поцелуями тонкую шею.
– Я не могу, Ренске, – проговорил хрипло, не зная, слышит ли она его сквозь собственные тихие, почти жалобные вскрики.
Девушка выгнулась, сметая руками со стола бумаги. Вздрогнула – и на пол полетела чернильница в виде львиной головы. Раскинула колени шире, сминая пальцами задранный почти до пояса подол, который только едва прикрывал верхнюю часть её бёдер и руку Хилберта до запястья. Он уже не целовал невесту, просто глядя в лицо Ренске, на котором отражалась вся глубина наслаждения, что прокатывалось сейчас по её телу отрывистыми волнами. И вдыхал запах роз, переставая верить – на короткий миг, – что всё это происходит с ним.
