Ты ошеломлен, напуган, растерян... Остальное, как говорят шахма-тисты, -- дело техники.
Совсем иное, когда допрашиваемый заранее решает, что не станет помогать КГБ, но и не будет изобретать различные версии, чтобы не по-дорвать моральность своей позиции ложью. Выслушав очередной вопрос следователя, он думает лишь об одном: как его отвести, согласуясь при этом с законом. Допрос превращается в своеобразную игру, of которой со временем ты даже начинаешь получать удовольствие. Твоя находчи-вость вселяет в тебя уверенность, которая помогает победить страх. Эта система -- своеобразная подпорка для тех, кто делает первые шаги в борьбе с КГБ и еще не готов просто заявить им: "Вы преследуете людей за их убеждения, а посему находитесь вне закона и морали. Мне с вами говорить не о чем". Тем более естественно так поступить обвиняемому, на которого, в отличие от свидетеля, статья об отказе давать показания не распространяется.
Я давно уже занял в своих отношениях с КГБ позицию "мне с вами не о чем разговаривать", а потому никаких сомнений в том, как вести себя на следствии, у меня до сих пор не было. И в заявлении для печати после появления статьи в "Известиях" я вместе с другими "кандидатами в изменники" -- Диной Бейлиной, Александром Яковлевичем Лернером, Идой Нудель, Володей Слепаком -- заявил, что не буду сотрудни-чать с карательными организациями ни на одной стадии ожидаемых су-дилищ.
Но вот за пять дней до ареста ко мне пришел Валентин Турчин -- видный ученый-кибернетик, создавший и возглавивший в начале семи-десятых годов советское отделение "Эмнести интернейшнл", -- пришел, как и многие другие в те дни, чтобы проститься. И так же, как и осталь-ные, начал с утешений. Он написал мне -- ибо не хотел говорить этого в прослушиваемой квартире Слепаков: "Если в ближайшие несколько дней тебя не арестуют, то считай, что пронесло. Ведь сегодня было засе-дание Политбюро -- наверняка решение принималось на нем". Надо сказать, что до смерти Брежнева сообщения о заседаниях Политбюро не публиковались в печати. Но у Турчина были свои источники информации. И действительно, уголовное дело против меня, как выяснилось позднее, было открыто за четыре дня до моего ареста -- на следующий день после заседания Политбюро.
Затем мы стали беседовать о вероятном аресте и о том, как мне сле-дует вести себя на следствии. Узнав, что я не собираюсь сотрудничать с КГБ, Турчин воскликнул:
-- Но ведь это же обвинение не в антисоветской пропаганде, а в шпи-онаже! Наверняка будут фальсификации и подтасовки, их обязательно нужно опровергать и разоблачать!
