– Слушать мои приказы! – рявкнул он, обдавая Балька густым луковым духом.
Человек ли это, с ужасом подумал Бальк. Откуда он берётся, и всякий раз именно в тот момент, когда всё кругом рушится и гибнет? И где дыры из той преисподней, через которые он всегда появляется?
Снаряды сериями ложились на участок окопов, где засели русские эсэсовцы. Оттуда доносились вопли и стоны умирающих, обрывки молитв и проклятий. И Бальк, и «Кайзер» знали, каково оказаться под настильным огнём русских полевых орудий «ратш-бум»[8]. А тут ещё подключились и миномёты. Мины падали с большим разлётом, так что некоторые с металлическим хряском рвались возле их окопа.
– Эсэсманам крышка! – кричал сквозь грохот взрывов и вой осколков «Кайзер». – Спрячь подальше свой пистолет! Ты меня слышишь? Выброси его!
Бальк затряс головой. Но пистолет не выбросил.
– Сейчас они им будут выпускать кишки и наматывать на гусеницы! Это их война! Надо уносить отсюда ноги. За мной! – И «папаша», сверкнув зверским оскалом, толкнул его в бок и первым выскочил из окопа.
Бальк, не понимал, куда они бегут и почему именно туда, в сторону русской цепи, рассыпавшейся по лугу. Он послушно выполнял все приказы «Кайзера». Вот и теперь старался не отставать от него.
И снова ему показалось, что либо впереди него бежит не человек, либо такой же сумасшедший, как и он сам. Да, мы все здесь сумасшедшие! Мы давно все спятили! Коллективно, всеми полками, дивизиями и армиями съехали с катушек в тот самый день, когда прибыли сюда, на Русский фронт! Разве место здесь нормальным людям со здоровой психикой?!
Впереди подпрыгивал, играл мускулами жилистой спины потный френч «Кайзера». Бальк не отставал. Даже на спортивных соревнованиях в университете и на сдаче нормативов в унтер-офицерской школе он так не бегал. Это был какой-то безумный полёт под настильным огнём русских орудий. Краем глаза Бальк успел ухватить происходившее левее, где вдруг прекратился обстрел: «тридцатьчетвёрки» кромсали всё, что уцелело под снарядами и минами, они накрывали окопы и, застопорив одну гусеницу, резко разворачивались другой, так что вверх выплёскивались не только фонтаны земли, но и обрывки одежды и изуродованные фрагменты человеческих тел. Живые, обезумевшие от осознания того, что спрятаться от «утюжки» негде, выскакивали из ходов сообщения и воронок и, словно зайцы, бегали по лугу. «Тридцатьчетвёрки» только того и ждали – они настигали их, бегущих, падающих и снова вскакивавших и бегущих, и подминали кровавыми гусеницами. Гул моторов и грохот гусениц, словно меч гильотины, заглушал предсмертные вопли русских эсэсовцев.
