– Хочу салата, – сказала Хелен.
– Ага, а вон видна редиска, – сказал я.
Наверное, мы не очень красиво поступили. Но мы с Хелен уже тогда поняли, что, поскольку Джорис раб, он решит, что его долг – пойти и нарвать нам чужих овощей. Так он и сделал. Мы с Хелен сидели на лужайке возле одной из лачужек, отбирали все, что годилось в пищу, из моих болотно-зеленых сумок, а размокшие или растоптанные пайки откладывали в сторону и глядели, как Джорис, чистенький, беленький, старательный, рыщет по вскопанным грядкам и прилежно дергает редиску.
– А ведь он, наверное, в конце концов заметит, что он больше не раб, – сказал я.
– Такими темпами – лет через сто, не раньше, – отозвалась Хелен. – Если он еще раз заговорит про своего гиганта Констама, я его укушу. Не смогу сдержаться.
– Дело не только в разговорах, – сказал я. – Меня раздражает, какой этот Констам весь из себя непогрешимый. Так не бывает. Не может быть, чтобы человек был такой высокий, такой храбрый, такой сильный, такой заботливый и все прочее сразу!
При этих словах у меня в памяти всплыла картина: тот, что прикован к скале. А ведь он и вправду был огромного роста, и, вообще-то, я приписывал ему все остальные достоинства, которыми Джорис наделял Констама. Я сразу пожалел, что подумал про него. Каждый раз расстраивался.
– Ну, видишь ли, Констам – он же Верховный Бог, – сказала Хелен.
– Я один раз… – начал я.
Но тут к нам заторопился исполнительный Джорис с таким видом, что, будь у него хвост, он бы им вилял. Он принес большой нарядный кочан салата, пучок зеленого лука, редиску и несколько маленьких розоватых морковок. Поэтому я опять не рассказал Хелен про того, кто прикован к скале. Большая удача, что не рассказал.
– Красота! – сказал я Джорису.
Прямо чувствовалась, что ему нужна похвала – как собаке. Когда я это сказал, Джорис просиял, и я от злости добавил вредным голосом:
– Все самое лучшее для молодых господ!
Лицо у Джориса сразу стало оскорбленное, бледное, в темных веснушках. Он бережно положил овощи рядом с сухими пайками и процедил:
– Я вам не раб. Я принадлежу Констаму.
– Да знаю я, дурачок! – Мне стало тошно. – Неужели ты не можешь уразуметь, что ты больше ничей, даже не Констама?!
– Я это понимаю, – сказал Джорис.
– Тогда…
– Но я дал себе зарок никогда не забывать, что Констам сделал для меня, – договорил Джорис.
Что тут скажешь? Пока мы ели, я, чтобы возместить ущерб, не стал отключать уши, а слушал, что Джорис рассказывает про Констама. Хотя бы так извинюсь перед ним, думал я. Хелен закрылась волосами и собирала гусениц. По-моему, она его не слушала. На этот раз Джорис рассказывал про семейство Констама – про Ханов.
