— Как ты там в своей щели выжил? — Спрашивает пулемётчик. — Как не гляну, так эти червяки у тебя чуть не на голове сидят. Думаю, всё конец, даже смотреть на тебя не хотел, а потом слышу: дробовик опять хлопает. Думаю: нет червяки, Саблин вам не зубам.
Аким только кивает головой.
— Что, тяжко было? — Спрашивает Саша.
Саблин разминает шею, прогибается, и говорит:
— Нормально, — не положено казаку говорить, что ему тяжело.
— Ну, нормально, так нормально, — Каштенков тоже разминаясь, вылезет из-за пулемёта. Берёт винтовку. — А ты не обратил внимания, что последние полчаса мы в эфире одни с тобой.
Конечно, обратил, только когда червяки лезли, не до эфира ему было. Он кивает головой: Обратил.
Случайно Саблин кидает взгляд на пулемёт:
— Это что, всё что осталось? — Спрашивает он у Каштенкова.
Пулемётчик сразу понимает, о чем он говорит:
— Ага, — он тоже смотрит на пулемёт, из механизма свисает конец ленты, совсем не длинный конец, — сорок три патрона оставалось, когда червяки закончились.
Сорок три патрона. Всего.
— А ты, Саблин, везучий, чертяка, — продолжает Сашка, — упрямый и везучий.
— Упрямый? — Спрашивает Аким.
— Угу, — кивает пулемётчик, — ты ж ко мне ни одного червяка не пропустил, я всех их бить не успевал, много их было очень, стреляю, а сам думаю: не дай Бог с Акимом, что случится, конец мне. Всё ждал, что пожгут тебя червяки и ты свалишься к себе в окоп, или исчезнешь как Микольчук или Вешкин. Молодец ты, Саблин, не погиб, выстоял.
Саблин иногда думал, особенно за минуту перед тем, как штурмовой группе подниматься в атаку, вот-вот под пули вставать, а какую другую солдатскую профессию он выбрал бы, будь такая возможность. И приходил к выводу, что пулемётчиком он хотел бы стать в самую последнюю очередь. Радист или электронщик — это мечта. Минёром тоже неплохо. Снайпером: ну нормально. А вот пулемётчиком — нет. Уж лучше бойцом штурмовой группы быть, это безопаснее. Больше всего во время боя солдаты все, и наши, и китайцы, и переделанные, не любят снайперов и пулемётчиков.
Снайпер, подлец, бьёт как исподтишка, его и не увидишь, и не услышишь перед смертью. Но он промахнётся и успокоится, чтобы не демаскировать себя. А пулемёт не успокоится, так и будет колотить, пока лента не кончится. Даже если и достать тебя не может, всё рано будет бить, чтобы ты голову не поднял. Когда штурмовики встают в атаку, пулемётчик должен, должен поддерживать их огнём, подавляя огневые точки противника. Снайпер тоже стреляет, все поддерживают свою штурмовую группу, и гранатомётчики, и даже радист. Но в первую очередь пулемёт. Он не должен ни на секунду замолкать. И он становится для врага целью номер один, и в него летит всё, что можно. И гранаты ПТУРов, и миномёты его накрывают, и снайпера противника, а пулемётчик не может спрятаться. Не может прекратить огонь, он, он в первую очередь отвечает за жизни штурмовиков. И сидит он за своими весьма нетолстым щитком, смотрит в прицел, и бьёт, и бьёт, и бьёт. И старается не думать, что к нему летит граната, или миномётная мина, или пуля снайпера пробьёт щиток. А если такое случается, и ему достаётся осколок или пуля, а пулемёт остался цел, на его место должен сесть второй номер пулемётного расчёта, и также беспрестанным огнём поддерживать штурмовую группу, пока и его не найдёт пуля или осколок. И тогда их место займёт третий номер расчёта. Он, Саблин, может залечь и лежать, прикрывшись щитом, если по нему ведут огонь. А может и вовсе повернуть назад, даже без приказа, его никто не упрекнёт за это.
