— Нет, все очень, очень круто, Ави. У тебя никогда не было такой короткой стрижки, верно?
— Ага, это я вчера постригся. Мне кажется, так я выгляжу взрослее, да?
— Определенно! — Папа улыбался, глядя на меня и кивая под музыку.
«Но мне везет больше всех, я не стану роптать, ведь я на машине и могу тебя покатать».
— С ума сойти, Ави: ты такой взрослый, настоящий щеголь! Не верится, что ты окончил пятый класс!
— Ага, мне самому не верится, — кивнул я.
— Ты ведь только вчера пошел в школу.
— А помнишь, у меня была падаванская косичка?
— О боже, точно. — Он потер лоб ладонью.
— Ты ее ненавидел, правда же, пап?
— «Ненавидел» — может, слишком сильно сказано, но я ее определенно не любил.
— Ненавидел! Давай же, признавайся, — дразнил его я.
— Ну уж нет. — Он улыбнулся и помотал головой. — Что я ненавидел, так это твой космонавтский шлем, из которого ты не вылезал, помнишь?
— Папа! — Я уменьшил звук.
— Что?
— Ты его выкинул?!
Он наконец-то посмотрел мне в лицо и увидел, как я разозлился. Он что, совсем не понимает, как это серьезно? То есть для меня как гром среди ясного неба грянул, а он притворяется, что ничего особенного?
Папа начал оправдываться:
— Ави, эта штуковина закрывала тебе лицо, я не мог больше этого выносить.
— Папа, я любил этот шлем! Он для меня много значил! Когда он потерялся, я чуть не свихнулся, ты что, не помнишь?
— Конечно помню, — ласково произнес он. — Ну, Ави, не сердись. Я просто не мог больше видеть тебя с этой штукой на голове, понимаешь? Я думал, что и тебе это пойдет на пользу. — Он пытался поймать мой взгляд, но я отворачивался.
— Пожалуйста, Ави, попробуй меня понять. — Он взял меня за подбородок и повернул к себе. — Ты носил этот шлем все время. И настоящая-пренастоящая правда вот в чем: я скучал по твоему лицу. Я знаю, что ты не всегда его любишь, но ты должен понять… Я люблю его. Я люблю твое лицо, Ави. Такое, какое есть. И то, что ты всегда прятал его, разбивало мне сердце.
Он глядел на меня умоляюще, как будто и впрямь очень хотел, чтобы я его понял.
— А мама знает? — спросил я.
У папы округлились глаза:
— Ты что, смеешься? Она бы меня убила!
— Она перерыла весь дом, пап, — сказал я. — Искала его целую неделю в каждом шкафу, в подвале и на чердаке, везде.
— Именно! — сказал он, кивая. — Поэтому она бы меня и убила!
Он скорчил смешную мину, а потом ахнул, будто вдруг сообразил что-то важное.
— Минутку, Ави! Обещай, что ты никогда не расскажешь об этом маме.
Я ухмыльнулся и потер руки, будто в предвкушении наживы:
