Под семиметровой толщей воды виднелась активная зона ядерного реактора. Еще четыре дня назад она работала…
Иногда вот так подумаешь: «Черт знает что!.. До чего докумекались люди!..»
Критмасса атомной активной зоны с радиоактивностью ядерного взрыва всего под семиметровой толщей воды, а ты стоишь себе — и хоть бы хны!
Вплотную над уровнем воды гамма-фон составляет всего семь-десять миллирентген в час. В активной же зоне теперь — не менее двадцати тысяч рентген в час…
Тарас Григорьевич щелкал ключом управления. Телескопическая штанга с телекамерой и захватом кассеты мерно погружалась в воду.
Просунув руку сквозь частокол шпилек, Миша поводил и потряхивал кабелем, направляя фару подсветки ближе к искомой кассете. Фара медленно опускалась. Световой луч, все уменьшаясь, сфокусировался наконец на активной зоне, более четко высветив группу ячеек, находящихся в его створе.
Я смотрел на Мишу, на его спокойные, экономные движения и испытывал почему-то неприятное чувство. Мне хотелось, чтобы он скорее ушел оттуда. Шахта грязная. На дне ее и стенах не менее двадцати тысяч распадов на квадратном сантиметре. Нормально она ведь должна быть заполнена водой. До недавнего времени так и было. В воде мы таскали отработавшее ядерное топливо.
Грязь, грязь, грязь… — вот это мучило.
Наконец Миша, закрутив кабель на шпильке корпуса реактора, не спеша направился к лестнице.
«Отличный мужик!» — подумал я о нем и шагнул в будку к Тарасу.
На экране телевизора показалась несколько сформированного вида (телекамера смотрела наклонно и сбоку) группа шестигранных ячеек активной зоны. Четко различимы заманы головок кассет. А вот и движущийся вниз набалдашник (байонет) захвата.
— Байонет подошел к заману, — спокойно сказал Тарас и, глянув на меня, спросил: — Вводим?
Я промолчал. Взял трубку телефона и позвонил на блочный щит управления предупредить СИУРа Захаркина, что начинаем стыковку. Четко представил его. Бледный, тощий. Один у пульта. Порою внимательно, как-то даже прицельно, вглядывается то в зайчик гальванометра, то в самописец нейтронной мощности. И сам себе спокойно так говорит: «Все глухо…»
Потом берет коробочку с карманными магнитными шахматами, близко подносит к своему острому бледному носу и играет сам с собой.
— Захаркин, — послышалось в трубке.
Голос был альтовый, спокойный и немного вопрошающий, будто СИУР сам себя спрашивал, уточняя, Захаркин ли он.
— Играешь? — спросил я, представляя удивление на лице СИУРа.
