Но сегодня не до крышки. Предстоит перегрузка всухую. Каждая кассета с активностью ядерного взрыва будет извлекаться нами из реактора и транспортироваться по воздуху…
Я ждал. С минуты на минуту должны были появиться оператор перегрузочной машины Курков и вахтенный старший инженер-механик (сокращенно мы его звали СИМ) Миша Супреванов.
Я уже стал нервничать, когда в центральный зал быстрой походкой вошел маленький скуластый Курков. Лет ему было за сорок, но выглядел он на редкость моложаво. Лицо гладкокожее. И все это, может быть, потому, что вся его работа с ядерным топливом, как правило, проходила за экраном защиты. И видит опасность, и не страдает от нее…
Самостоятельный мужик этот Курков. И звать его важно — Тарас Григорьевич. Перегрузочной машиной своей он гордится. И не столько, может, потому, что эта машина оперирует с ядерным топливом, а потому, что инструмент она тонкий, работает с выходом на точные координаты ячеек активной зоны. Телевизор, телекамеры, прожектора… Словом, целый комбайн… Чует это Курков Тарас Григорьевич, чует.
А глазки у него черные, быстрые, глубоко сидящие. И себе на уме человек. Все-то он всегда знает, вопросов у него, что называется, никогда нема. Только себе командует. И начальники смен атомной электростанции перед ним шапку ломают: «Тарас Григорьевич!.. Тарас Григорьевич!..»
Особый тип человека выработался в атомном деле. И все оттого, что при опасности и вроде как без потерь. Оно, конечно, хорошо. Так и должно быть. Потери совершенно ни к чему… И все же скромность всегда украшала человека…
Но сегодня дело меняется. Сегодня Тарас попадает, как и мы, в новую ситуацию. Предстоит перегрузка всухую, и уже не только телевизор, но и визуальный досмотр за транспортируемой кассетой будет необходим ему так же, как и мне.
Чувствует это Курков, чувствует… Я и сам вижу, что он сегодня немножко не такой. Сначала вроде и разбежался от двери, а потом глянул вниз, в сухую-то шахту, на лоток, перекинутый от реактора к бассейну выдержки, и весь как-то замедлился и пытливо посмотрел мне в глаза.
«Все ясно! Ситуация нетипичная», — отметил я.
Смотрит Тарас Григорьевич на меня, а мне кажется, что на его гладкокожем скуластом лице миллион вопросиков рассыпался. Нет, чтобы один большущий вопрос поперек всей физиономии, а мильон… Так мне кажется, и ничего тут не сделаешь. Каждая клеточка, каждая пора его лица — маленький вопросик.
— Всухую будем… — сказал я спокойно.
