Вышел на улицу уже в десятом часу утра. Оттепель куда-то исчезла. Подморозило. Чистое синее небо, солнце и тени на снегу от гребней сугробов, фонарных столбов, зданий, построек.
Метелев поежился. Внутренний озноб после бессонной ночи. Ему вдруг захотелось обойти вокруг электростанции. Он медленно побрел по цельному снегу, бороздя ногами тропу. Снег рассыпчатый. Метелев шел, не поднимая головы. Боковым зрением отмечал стену блока из серого бетона, припорошенную местами зернистым инеем.
Прошел мимо пристанционного узла. Здесь в ряд, вдоль стены, выстроились крашенные желтой и красной краской блочные трансформаторы. Ровный, мощный, успокаивающий гул.
Остановился около шинопровода, проследил его глазами до подстанции. Шинопровод тоже покрыт зернистым инеем. И кажется, будто мертв… Но нет! Какое-то особое чувство указывало Метелеву на жизнь энергоблока и этой передающей линии энергии…
Обошел здание машинного зала. Посмотрел снизу вверх. Было едва заметно, но он все же увидел, что огромные стекла окон подрагивают.
«Крутится машинка, — улыбнулся Метелев. — Крутится…»
Прошел мимо градирни и даже не посмотрел на то место, где они ночью с Крончевым спасали энергоблок. Быстро вышел на утоптанную дорогу к выходу с территории электростанции. Отойдя метров сто, оглянулся. Величественный серый гигант возвышался на фоне ясно-голубого неба. Монолитная реакторная часть огромным черным кубом, облицованным глазурованной плиткой, взметнулась над турбинным блоком.
Усеченный конус градирни сверкал на солнце рифлеными гранями и сильно парил. Монолитная железобетонная стопятидесятиметровая вентиляционная труба казалась противоестественной и мертвой, ибо не дымила. И только посвященный мог представить потоки незримых короткоживущих радиоактивных газов, вылетающих из ее жерла.
Ему вдруг на мгновение показалось, что весь огромный блок атомной электростанции стал прозрачным, и он увидел многочисленные коробочки боксов, хитросплетения оборудования и трубопроводов и снующие там и здесь фигурки людей в белых лавсановых комбинезонах…
Метелева охватило странное, почти суеверное чувство, ощущение, будто эта махина, одушевленная соками и энергией его, Метелева, и сотен других жизней, неумолимо несется в пространстве и времени… В пространстве и времени…
Он отвернулся и быстро двинул к проходной. Снег скрипел под ногами. Метелев шел и думал, что все это еще неоднократно повторится в невиданных масштабах и на огромном пространстве. И он вдруг понял, что это вспыхнувшее в нем суеверное чувство рождено неотвратимостью предначертанного пути.
