. Но хотя мы с Вами пребываем в дружбе давно, хоть и с перерывами, я ощутил прилив нежности, получив сейчас Ваше письмо, во-первых, – литературно: не то Пушкин, не то сюрреалисты, а во-вторых, – по смятению всех чувств, что я сейчас особенно понимаю и разделяю. Да, Алданов. И верно Вы пишете – «passons»
>166, потому что лепетать что-то можно в газетах, а так – не стоит
>167. Для меня это большое потрясение, и даже я не согласен, что в нем было что-то «ридикюльное», как Вы пишете и как все считали. Нет, было другое, скорее жалкое. Но еще раз – passons. Я бы лично не хотел так умереть, с папироской в руках, а хотел бы подумать раньше: что это все было?
>168А вот о том, что влюбиться в Вас – великое несчастие, Вы не так поняли, и если окажется не столь лестно, то извиняюсь. Вот что я думал: у Вас от природы – великий дар забывать. Вы можете уверять человека в вечной любви, и он поверит в вечную любовь, а Вы через неделю даже забудете, о чем ему говорили и как «блестели глазами», вроде Анны Карениной. Это я в Вас понял с первых лет. Это то, что делает Вас femme fatale>169, хотя Вы от этого стиля (скорей Дианы Карэн, чем Анны Карениной), к счастью, крайне далеки по врожденному вкусу. Ну, тоже passons.
Еще я очень рад, что Вы оценили стишок Мандельштама>170. Я его получил недавно и случайно, а еще до этого думал: «а может быть, подделка?» Но это – не подделка, а прелесть и чистейший Мандельштам, чего дураки не понимают. Что же до Вейдле, вас восхитившего, то он, действительно, недурен, хотя уж очень свысока-наставителен. А чтобы оценить, что за перо у этого человека, прочтите последнюю фразу (10 строк) на стр. 43>171. Пожалуйста, прочтите вслух – себе и Жоржу, дабы насладиться стилем. Мне, между прочим, претит, что в «Опытах» слишком много обо мне>172. Хотя я и великий писатель, но это смешно и глупо, верьте мне или не верьте. Могу поклясться, что не сочиняю. Померанцева я не обижал, а написал в «Новом русском слове» статью>173 (я ее еще не видел, – разве уже напечатали?) по поводу его стишков в «Русской мысли» с призывом писать только о бомбах и великих событиях. Ничего обидного в статье не было, – кроме, пожалуй, слова «демагогия». Но и это пустяк. Померанцев мне скорей приятен, ну, а остальное – сами понимаете.
Да, Madame, сказать ничего нельзя, и только с такими людьми говорить стоит, кои это знают и чувствуют. Вольская умолкла, даже до неприличья. Было «креол, креол!», а теперь, как ее разобрало, ни слова. Чем она наглупила? Я писал о ней Водову, с которым она говорит по телефону, и советовал, что сделать для комнаты.
