- Тошнит! – выдохнул Гриневич, встрепенулся и, как будто спеша куда-то, с торопливой решимостью произнес: - Васюков! Иди в тыл.
- А вы?
- Я уже. Отвоевался... Погляди, не идут?
Нет, ни на склонах, ни на дороге никого не было, вовсю сыпал дождь, суживая вокруг и без того ограниченное ненастьем пространство. Опять за родилась смутная, безотчетная тревога.
Заметное беспокойство появилось и на небритом, осунувшемся лице замполита, когда я снова спустился к нему. Молча минуту я вглядывался в раненого, не желая беспокоить его своим тут присутствием, но он, видно, услышал меня и с такой настойчивостью выдохнул:
- Ты тут? Не надо. И… это самое… Ведь мы земляки.
- Как! – сорвалось у меня. - Вы разве из Белоруссии?
Боже мой, как же так получается? Четыре месяца мы провели бок о бок и фронте - и воевали, и ели, и спали, даже - случалось - он покрикивал на меня, а я даже и не подумал, что он - мой земляк.
Почему он не намекнул мне о том раньше: ведь нас, белорусов, в роте не было больше?
- Почему же вы не сказали? - упрекнул я с досадой, опускаясь подле него на колени.
- А зачем? Зачем отделяться?
На меня нахлынула вдруг почти нежность к Гриневичу, надо было что-нибудь делать, как-то спасать замполита, но я не знал, куда теперь можно податься.
Вдруг он напрягся, круче запрокинул голову и, вытянувшись, повернулся на бок. Шапка свалилась с головы, неуклюжая толстая повязка с грязными следами от пальцев на марле сползла на ухо. Я ухватил его за плечо, не давая ему вовсе скатиться с фуфайки, и почувствовал под пальцами неимоверный на холоде жар его тела. Гриневич задвигал ногами, будто пытаясь скинуть с себя палатку.
- Что с вами? Что с вами? - испуганно заговорил я, но он уже не ответил. Я начал придерживать его на фуфайке, хотя одной рукой сладить мне с ним было трудно. К тому же, кажется, он перестал узнавать меня и не очень внятно, в нос, как никогда не говорил прежде, вскрикивал:
- Горохов! Горохов!.. Беги! Стой! Ну как же ты!.. Позовите Горохова!..
- Какого Горохова?
Он вдруг содрогнулся, оперся на руки в приподнялся, пристально и недоуменно взглянув мне в лицо широко раскрытыми, но уже вряд ли что выражающими глазами. И, как подрезанный, упал навзничь.
- Кажется, я все...
- Что вы? Товарищ лейтенант! Что вам?
- Ладно. Ты иди, - вдруг внятно произнес он. - Я умираю.
- Что? - вырвалось у меня. Но тут же я понял, что он не оговорился, и я не на шутку испугался. Надо было немедленно что-то предпринять, во у меня не было даже воды - пустой котелок лежал на земле, дождь легонько барабанил по его боку. Не раздумывая, я схватил котелок и вдоль канавы под насыпью кинулся к речке.
