Я на минуту смутился. Конечно, было жаль Чумака, но не было и уверенности, что водка пойдет ему на пользу.
- Ладно, - сказал я примирительно. - Дай. Может, поможет.
- Что дай? Моя это разве? Старшины фляга, - с обидой проговорил Цветков.
- Обойдется твой старшина. Не последняя, наверно.
- А может, и последняя. Когда уже ее выдавали? В субботу.
- Однако ж сберег. Так поделись!
Цветков надулся и замолчал.
Вот зануда, подумал я. Для старшины или командира роты он достал бы из-под земли, а бедолаге Чумаку жалел пару глотков.
Наткнувшись в темени на длинную, полную снеговой каши лужу, мы разошлись по обе ее стороны, и когда снова сошлись, Цветков вдруг отстегнул трофейную, обшитую войлоком флягу.
- На. Только глоток, не больше.
- Не, не…
Чумак остановился, слегка запрокинул голову - водка тихонько булькнула дважды, и Цветков тут же ухватился за флягу. Но прежде, чем он успел ее выхватить, булькнуло еще раз.
- Сказал же: глоток! - закричал санинструктор. - Дорвался!
Я молчал: что уж там один только глоток! И Чумак, наверное, заметил это мое молчаливое заступничество.
- От спасибочко, - тихо сказал он, вытирая рукой подбородок и как бы не замечая Цветкова. - Спасибочко тебе, товарищ ординарец.
- А мне за что? - сказал я. - Его благодари.
Чумак промолчал. Цветков начал пристегивать флягу да что-то завозился с застежками на ремне, и мы опять остановились. Чумак повернулся ко мне:
- У тебя кирзовки, да?
- Кирзовки. А что? - полюбопытствовал я. Прежде чем объяснить, боец нерешительно переступил с ноги на ногу.
- Так это... У меня вот, сапоги. Немецкие, правда. В случае чего, так это... Пусть тебе будут.
Я взглянул на его заляпанные грязью трофейные солдатские сапоги с низенькими голенищами и еще не совсем понял смысл его слов, как Цветков иронически хмыкнул:
- Хохмач! Будто на фронте угадаешь! Вот завтра как врежет, так оба вверх копытами.
- Так я говорю...
- Да, ты уж скажешь! - оборвал его санинструктор. - Молчи уж.
- Ладно. Посмотрим. Давай догонять, - сказал я.
Мы быстро пошли по дороге. Цветкову я не возражал: вообще-то он был прав. Каждый раз, однако, как только заходил о том разговор, делалось не по себе. Кто раньше, а кто позже - не угадаешь, но вряд ли стоит подтрунивать над этим дядькой, который по простоте душевной сделал попытку совершить нечто доброе, конечно, на свой манер и в пределах своей солдатской возможности.
Чумак зашевелился вроде живей. И, будто оправдываясь, на ходу говорил:
