— Я скучаю, Хью.
— Ты… ты… умерла.
— Нет-нет, — она погладила его по щеке. — Я жива, просто в другом месте. Там хорошо. Тепло и приятно. Я жду тебя там.
Поцеловав, тут же отошла и встала рядом с альбиносом.
— Видишь, — говорил, — все рядом, нужно лишь протянуть руку и взять то, что тебе хочется. А теперь отдыхай, завтра много работы.
И завтра наступило незамедлительно. Острое чувство вытолкнуло из его груди пронзительный кашель, в животе появилось холодное чувство досады, вылившееся в рвотную массу, запах которой едва ли напоминал ему о приятном.
Квартира оказалась пуста и очень холодна. Окна открыты настежь, повсюду бардак, разбросанные вещи, тряпки, пустые упаковки из-под медикаментов, что он хранил в специальном сейфе на случай внезапных приступов, беспокоивших его последнее время. И главное вонь. Какой-то горелый запах, несмотря на продуваемость со всех сторон, все еще висел в помещении, накрывая собой все вплоть до самых дверей.
Хью тяжело вздохну. Голова трещала по швам. Хотелось есть, пить, блевать, снова есть и пить. Такой боли он не испытывал уже очень и очень давно. Поднявшись с кровати, проследовал к столу, держась руками за все, что попадалось и едва держа равновесие, от неимоверной усталости и боли в ногах. В зеркале он увидел старика: заросшего, с трехдневной щетиной, с потухшими пустыми глазами и мятым лицом, от которого веяло каким-то отчаянием.
На часах было девять утра. Зашумел холодильник, система водоснабжения начала перекачку горячей воды в фильтрационные баки, где после цикла отчистки она снова направлялась в ванную комнату. Все гудело, трещало. Комната оживала вместе с ним, хотя тело его не могло похвастаться такой же бодростью с которой системы жизнеобеспечения квартиры начинали свой рабочий день.
К удивлению своему он обнаружил на столе пустые баночки DEX-а и ситлитурата-2. Опустевшие, они валялись в самом его краю возле груды разбросанных, исписанных новыми формулами бумаг, и были вскрыты явно очень грубо. На корпусе виднелись следы надрезов, вмятины от зубов и какие-то черные пятна.
Зазвонил телефон.
Он поднял трубку не сразу, подойдя лишь в последний момент. Заговорил едва живым голосом, не понимая, что разговаривает с телефонными гудками, пришедшими на смену оборванной связи. Потом снова звонок — опять тишина. Звонок — тишина.
Его трясло. Хотелось жутко есть.
Ближе к обеду он стал приходить в себя. Руки иногда вздрагивали. Кожа стала бледной.
