* * *
Зашел фарц по кличке Понт. Лебединого цвета пальто, волчья шапка размером с аэродром. Понт не пил. Он сел, аккуратно сложив ножки, вынул из пачки мальборо яву, щелкнул зиппо, заправленной коптящим бензином, и сообщил: "Взял бундеса у "Берлина", ченжнул еловые на гриновые, но еле ноги сделал - пасут нынче по-черному".
"Тебе чего, - спросил Никита, - сдать надо или у тебя мировая скорбь и тебе бабца требуется?" - "Именно", - отвечал Понт. "Сисястого?" Понт опять кивнул. "Скромный ты наш
герой..." - сказал Никита и карандашом набрал номер. Не подходили. "Нет твоей Козы, трахается или спит". Коза была продавщицей из овощного. Давала хоть в телефонной будке. Ей было чуть за двадцать, но она уже расползалась, как старый чулок. "А Лидка?" - вздохнул Понт. "Лидку я разогнал, - сказал Никита, - она нашему участковому, дяде Ване, триппака устроила забесплатно. Может, и ты хочешь?"
* * *
Иногда Никитка брал меня "на посмотреть". В первый раз это была драка. Знаменитый Семен по кличке Берём-и-Едем вызвал Никиту на драку. Спорили на двести рублей. Уговор: ногами не драться. Мы встретились в подземном переходе на Охотном ряду. Берем-и-Едем был упакован в кожаное пальто, бандитская его рожа расплывалась в улыбке. Специализировался он на перепродаже западной техники. От калькуляторов до холодильников. И на ремонте, которого в столице мира не было и в помине. Кличка Берем-и-Едем появилась из его привычки клеить девиц. На улице, в метро, в гостях, увидев подходящий кадр, Семен, не задумываясь, вклинивался без предисловия: "Ну что? Берем бутылку и едем ко мне?" "А что время тратить? - удивлялся он. - Результат один и тот же всегда, только трепа вагон с прицепом..."
Когда-то он скооперировался с Никитой - шло доставание и перепродажа сигарет, скотча, оливкового масла, колбас, печенья и шоколада из валютки. Потом братья-разбойники не поделили какую-то пригородную королеву, про которую Никитка сказал, что из нее вполне можно было настрогать штук шесть вполне годных бабенок, и вся любовь...
Дрались во дворе на Петровке, возле стены бывшего императорского яхт-клуба: косой снег, мгновенно смывшаяся, от греха подальше, парочка, тусклые желтые окна. Потом заедали снежком разбитые губы, смеялись, курили. Выходило, что никто не победил. "Я тебе, честно говоря, - хрипел Никита, - по старой памяти и врезать-то прилично не могу..." Берем-и-Едем снова нацепил на пальцы честно снятые кольца и повел нас в котельную напротив. Кисло пахло трубами, за столом сидел человек с воспаленными глазами и ветхозаветной бородой. "Гений! - сказал Берем-и-Едем, - нечеловеческих сил гений. "Войну и мир" пишет..."
