В ту ночь Москва мокро чернела за окном, как проявляемая фотография. Совсем рядом, через реку, горели кремлевские звезды. "Красный свет, - сказал я, - обозначает остановку движения или бордель". Алена - имя было подарено позже, после короткого замыкания наших бренных тел,- что-то плела про мачизмо, выуживая из банки двумя пальцами и снова роняя тоскливый огурец. Табачный дым волнами наплывал из коридора. Наконец она привстала за вилкой, и я поперхнулся - было в ней под два метра росту.
"Ты что, - спросил я как идиот, - баскетболистка?" - "Еще один! - Она втиснулась назад в свой угол. - Ничего другого вашему брату на ум нейдет. Испугался? Я учусь в консерватории, у профессора Кима". - "А... - я всё не мог остановиться. - Возвышаешься над коллективом..."
Мы пропустили еще по стаканчику, и, почти засыпая, не знаю для чего, я спросил: "Пойдем? Поздно..." - "Куда? - удивилась она. - Это моя квартира".
* * *
Я хотел вытащить пьяного мальчонку из ванной, но она опередила меня, надавала юноше по щекам, спеленала и вытолкала за дверь. Грянул звонок. "Это не мое пальто", - пожаловался молодой человек. "Других нету, - отвечала Алена, - бери что дают". Юноша закачался в дверях, повернулся уходить и вдруг, теряя равновесие, по-рыбьи разевая рот, выдавил: "С тебя Родину-Мать нужно лепить. В натуральную величину". Дверь прихлопнула его. Алена, сидя на полу, плакала по-бабьи, без всяких надежд на скорую эмансипацию. "Меня мужики боятся, всхлипывала она, - даже на улице не пристают... Я не виновата..."
Заснули мы, когда уже вовсю громыхал день. Луч слабого солнца, сломавшись, вскарабкался с ковра на кровать. Свежий воздух, напитанный запахом прелых листьев, натекал в форточку. Наглый голос патрульной машины под скрип тормозов гремел вдоль по улице: "Двадцать четыре-одиннадцать, возьмите влево... Освободите проезжую часть!" И вслед за перепуганными взъерошенными звуками разливалась напряженная шуршащая тишина. Закрыв глаза и проваливаясь, я видел, как черная глыба правительственного лимузина по замершей в столбняке улице несется к Кремлю.
* * *
Ключи она предложила сама. Сказала, что на даче никто не живет. Отец редко приезжает в столицу, а матери нет дела. Что лучше, когда кто-нибудь живет и топит, иначе дом промерзнет насквозь. Что на чердаке есть яблоки и соленья. Что когда-нибудь она навестит это вдохновенное захолустье, но, конечно, сначала позвонит. Что я сумасшедший, но и она тоже. Что не нужно думать об электричестве и дровах - отец платит на пятилетку вперед.
