"Верка, милая!
Не писала тебе целую вечность, ты, наверное, уже забыла свою потерянную сестру.
Столько бед обрушилось на меня, столько мучений, что иным хватило бы с избытком на всю жизнь. Но я ни о чем не жалею, никого не виню… Война есть война, она перемалывает людей, как зерно в просорушке. Попала и я в переплет, была на волоске от смерти, и если выбралась и сейчас пишу тебе, то благодарю судьбу: жива осталась по счастливому везению. А может, и вправду я везучая?
История со мной долгая, расскажу при встрече.
Как поживает наш папа? Я боюсь его пугать своим ранением, честно тебе признаюсь, скрыла от него, хотя и послала весточку. Пусть живет покойно, так легче для его больного сердца.
Обнимаю тебя, сестричка.
Н а т а л ь я".
Отложив письмо, Верочка впала в задумчивость: "Что же с тобой произошло? И как это — очутилась на волоске от смерти? Неужели имела тяжелое ранение, была при смерти? Ой, Наталка, мне самой страшно. Страшно оттого, что война уносит много жизней… Вот и Алешка молчит, где он, что с ним?.."
Смеркалось, и дядя Ксенофонт, постелив тюфяк напротив, на нижней полке, и укрывшись кожухом, улегся на покой.
— Приятного сна, касатка, — проговорил он.
— Спокойной ночи, дядя Ксенофонт.
Сама же Верочка еще какое–то время не могла заснуть, все думала: "Война несет горе многим, никого не щадит, но каждый понимает свое горе по–своему. Даже вон женщина–украинка: потеряла дочь, сама осталась с двумя малышами, а не особенно убивается. Едет, на что–то надеется. И мне такую же твердость нужно выковать в себе: жить и надеяться!.."
Поезд грохотал, убаюкивал и вместе с тем будоражил, не давая заснуть.
…Когда развиднелось, многие пассажиры были уже на ногах. Поезд шел на юг. За окном потянулись развалины. Крупный, длинно вытянутый во впадине поселок почти начисто был снесен с земли. На фоне зеленеющего молодой травой луга эти пепельно–серые от сгоревших бревен и красные от битого кирпича развалины казались особенно удручающими.
— Где мы едем? — спросила заспанная Верочка.
— По воронежской земле, — отозвался дядя Ксенофонт. — Проехали станцию Грязи.
— Что-о? — протянула, крайне огорчаясь, Верочка и поспешно вскочила, сунув ноги в резиновые боты, метнулась к тамбуру. — Родные места свои проезжаю. Чуть не прозевала… Вон, вон видите колокольню, — указала она рукою в сторону разлива черноземных полей, — там моя Ивановка.
Дядя Ксенофонт, а заодно и старшина сколько ни напрягали зрение, никакой колокольни не видели.
