А Паулюс будто обмяк и говорил вяло:
— Каждый солдат рейха должен был свято верить указаниям фюрера, что он действует в интересах родины, потому что уста фюрера выражали дух нации. Это уже в крови немца, — сказав последние слова, Паулюс вдруг поймал себя на мысли, что говорит давно задолбленное, а не то, к чему все больше и больше склонялся последнее время. Он провел ладонью по лысеющему черепу, как бы собираясь с новыми мыслями, чтобы возражать. И в момент озабоченности, вызванной остротой разговора, на его худом лице щеки запали глубже, будто провалились. Он негромко, теряя голос, добавил: — Я верил Гитлеру, когда генеральный штаб получил задание разработать план нападения на Советский Союз. Меня политика не занимала. Я был, как и все военные, вне политики. Я питал доверие к верховному командованию, как солдат, давший клятву рейху… И это… да, может быть, это привело меня и других к сталинградской катастрофе.
Это признание в обманутом доверии Паулюсу давалось нелегко, Адам видел по его подергивающемуся лицу, какая борьба происходила у него в душе.
Пик с пониманием слушал фельдмаршала, хотя его Коробило, что Паулюс не полностью выбрался из трясины заблуждений.
— Вы были командующим армией, господин фельдмаршал. Ваша военная карьера и положение позволяли вам глубоко заглянуть в ход войны, в методы руководства и военные цели Гитлера. Ведь завоевание чужих стран и чужих территорий — это и есть политика. И как мог этого не понять такой крупный деятель, как вы, к тому же историк!
Слова эти приводили Паулюса в смятение. Снисходительная, почти недоверчивая ухмылка, с какой Паулюс слушал Пика, сменилась на его лице озабоченной сосредоточенностью. А Вильгельм Пик продолжал как бы рассуждать вслух:
— Политика разбоя! Это должно было послужить для вас основой духовной независимости и понимания своей ответственности. Нравственной ответственности! Именно вы должны были критически смотреть на развитие событий. Вам доверяли жизни сотен тысяч немецких солдат. Вы за них были в ответе, а не они за вас. Почему вы так долго сражались на Волге в безвыходном положении? Почему вы больше верили лживым обещаниям Гитлера, чем своей совести и пониманию? Почему вы отклонили почетные условия капитуляции, предложенные советским командованием?.. Гитлер — это мировой преступник, растоптавший все понятия о морали и совести, а вы… вы послушно шли у него на поводу… — Пик, казалось, наносил удары — так неотразимы и беспощадны были его слова.
