Батюшка все также просто спросил у нее о деле, с которым пришла "прекрасная юная барышня" в храм Божий. Вика, уже смутно чувствуя неправильность просьбы, рассказала свою историю, ничего не скрывая и не утаивая. Обмолвилась даже о том, что скорее желает заключить сделку с совестью, чем и правда верит в искренность собственного порыва. Батюшка тогда покачал головой и ответил так:
- Неправильно поступаешь, девочка. Лучше сама подруге помоги или, напротив, посоветуй ей найти иное утешение. И то, и другое правильным будет, пусть и по-разному. А без веры приходить в храм Божий с просьбой, которая и самой не по нутру, - это, как ни посмотри, неправильно.
Ушла она тогда красная, как рак, правда, попрощаться с батюшкой и поблагодарить его не забыла. Подругу она потом, действительно, попросила оставить ее в покое - и совесть при этом даже не пикнула. Ира, правда, обвинила ее в бессердечности и эгоизме, но Вика на эти слова и вовсе внимания не обратила - ее мнение, ее и проблемы. И правда, поняла, что никому помогать не обязана, если помочь нечем. Да и незачем: позволять из себя веревки вить - тоже не дело, и ни к чему хорошему такая помощь, определенно, не приведет. Так батюшка не говорил, но девушка умела читать между строк.
Столь глупой ошибки она больше не допускала. С пустяшной просьбой или из дани традиции в церковь больше не приходила. Но когда на сердце становилось слишком тяжело или жизнь душила беспросветной тоской, Вика неизменно одолевала двенадцать ступенек и переступала порог храма. Она просто стояла неподалеку от иконостаса и подолгу рассматривала изображенных на нем святых: молиться нужды не было, да и желания тоже, а вот подумать в спокойной обстановке, разложить мысли по полочкам и отвлечься от собственных бед здесь было проще всего. В такие моменты даже старый серебряный крестик на груди будто нагревался, впитывая спокойную нежность, разлитую как бы по всему храму. Иногда к ней подходил батюшка Павел, неизменно угадывая те дни, когда Вике бывало особенно плохо и хотелось услышать совет или просто добрые слова от мудрого человека. Он умел чувствовать это. Вика должна была бы удивиться столь необычной способности служителя, но воспринимала ее как нечто самоочевидное. Просто человек такой.
Однажды она осмелилась и рассказала батюшке о своем прежнем разочаровании. О напыщенности священнослужителей, о нелепости традиций и ритуалов, которые требовала соблюдать церковь, о холодности и ханжестве, царящих в ней. Наболело, накипело, будто за целую жизнь, - вот и вылилось в бессвязный поток по-детски глупых, обидных, наверное, для верного идеалам священника, слов. Помедлив, она рассказала и о странном своем восприятии людей, и даже о причудливом внутреннем разграничении Бога и Мира. Вика каждую секунду опасалась, что невольно оскорбит своими мыслями батюшку, но тот выслушал ее очень внимательно, ни на мгновение не прерывая ее речи, а после ответил неожиданным пониманием и словами, которые она запомнила раз и навсегда:
