Муса лежал на прежнем месте, но, судя по всему, чувствовал себя значительно лучше. Задумчиво глядя в потолок, он насвистывал какую-то мелодию и производил впечатление человека, который вполне доволен жизнью. В какой-то момент Марсель даже подумал, что ранение пошло ему на пользу – во всяком случае, он раньше не видел его таким умиротворенным. Меланьи в помещении не было, и историк решил, что это к лучшему – все же мужской разговор не предполагал присутствия рядом женщин.
– Как ты? – обратился он к раненому.
– Хорошо, – ответил мавр и слегка приподнялся, чтобы продемонстрировать, что идет на поправку. Однако рана все еще давала о себе знать, и он тут же поморщился от боли.
– Отдыхай, – кивнул Марсель. – Чем больше будешь двигаться, тем дольше мы здесь пробудем.
Историк пытался придумать повод перевести разговор на интересующую его тему, но Муса успел заговорить первым:
– Женщины. Здесь. Какие они?
– А мне откуда знать? – искренне удивился историк, вовремя вспомнив о своей роли священника.
– Говорил, родился здесь, – объяснил мавр. – Думал, знаешь.
– Женщины как женщины, – неопределенно пожал плечами Марсель. – Как и везде.
– Нет, не везде, – покачал головой Муса, мечтательно глядя в окно. – Сильные, большие. Тут. Красивые. Смелые.
– Ах, вон ты о чем. Ну да, не без этого.
Историк вспомнил о том, как африканцы относились к русским женщинам в его мире, и подумал, что с древних времен почти ничего не изменилось – то, что для славянина было естественным, многими другими народами воспринималось как нечто выдающееся. Попытавшись поставить себя на место мавра, Марсель приподнял брови: действительно, Меланья была чуть ли не идеалом красоты – крупная, чтобы рожать детей, мягкая, чтобы любить, белая, чтобы любоваться.
– Странные имена здесь, – вдруг заявил Муса. – Все наоборот.
– О чем ты? Не понимаю.
– Меланья. Говорит, имя значит «темная». Разве так? Нужно иначе. Белая. Абьяд. Как Луна. Хиляль.
– Да, наверное, ты прав.
– Прав.
Приглядевшись к мавру внимательнее, Марсель заметил у того в глазах что-то похожее на тоску и поинтересовался, что его беспокоит. Муса неопределенно взмахнул рукой, продолжая думать о чем-то своем, а затем взглянул на ученого и спросил:
– Обещание твое. Слово. Сдержишь?
Подумав, что пора уже прояснить ситуацию, Марсель решил пойти на хитрость и, опустившись на лавку, посмотрел на собеседника сверху вниз.
– Почему ты считаешь, что я не сдержу слова? Я давал повод? Чего ты боишься?
