Павел оттащил его труп в кабинку туалета и, схватив швабру, быстро затёр кровь с кафельного пола. Он поднял с пола свой револьвер, тщательно вытер ручку и снова бросил его в ноги мёртвого Гришина. Обтерев нож об одежду трупа, Павел осмотрел карманы убитого. Забрав деньги и пистолет «ТТ», он спокойно вышел из туалета и повесил на дверь туалета табличку «Технический перерыв». Осмотревшись по сторонам и убедившись в том, что его никто не увидел, он сразу же направился в гардероб. Получив своё пальто, он быстро оделся и вышел из клуба «Арена».
Он шёл по улице Баумана, не обращая внимания на встречный холодный ветер. Его колотила мелкая, противная дрожь. Он сейчас пожалел, что не взял с собой клюшку, так как почувствовал, что у него сильно заболела раненая нога. Он прислонился спиной к холодной стене и закрыл глаза. Он снова вспомнил пустые глаза Гришина, его искривлённый от боли рот. Бившая его дрожь стала стихать. Почему-то он вспомнил Афганистан, своего первого убитого врага, которого он вот так же, как и Гришина, зарезал ножом. Однако всё, что когда-то было в Афганистане, осталось где-то там вдали. Там он убивал моджахедов безо всякого сожаления, там были враги. Но здесь в Союзе, где человек человеку брат, товарищ и друг…
Павел поднял воротник пальто и снова побрёл по Баумана в сторону вокзала. Вскоре ветер заставил его свернуть в переулок. Он поправил воротник пальто и потёр замерзающие от ветра уши.
«Ты что раскис, — успокаивал он себя. — Этот человек стрелял в тебя. Он убил твою любимую девушку и мать. Чем он лучше моджахеда? Ничем! И тот, и другой хотели убить тебя, но ты оказался более удачливым, чем он».
Успокаивая себя, он незаметно для себя дошёл до железнодорожного вокзала, сел в трамвай девятого маршрута и поехал домой.
* * *
Раздевшись, Лавров собрал всю свою одежду, в которой был в этот вечер в ночном клубе «Арена», сложил в полиэтиленовый пакет и выбросил в мусорный контейнер. Он наполнил ванну горячей водой и лёг в неё, закрыв глаза. Прошло несколько секунд, и он почувствовал, как его тело, ещё недавно сжатое словно пружина, стало потихоньку расслабляться. Павел снова думал, правильно ли он поступил, что убил Гришина, и пришёл к однозначному для себя решению, что он это сделал абсолютно правильно, так как, передав его в руки правосудия, он не мог гарантировать, что возмездие настигнет Гришина.
Павел открыл глаза и посмотрел на белый потолок ванной комнаты. На потолке разноцветными бликами отражались огоньки хрустального плафона, некогда подаренного его матери работниками цеха, в котором она работала. Он снова закрыл глаза. Перед глазами медленно поплыло искажённое страхом и ненавистью лицо Гришина. Рука Павла вновь почувствовала, как его нож врезался в его грудь, дробя на мелкие кусочки его грудину.
