Минут пять в неприятном ожидании Игнат постоял в сенцах. Близко под окнами проскрипел снег. Кажется, прошел дальше. Нет, завернул, шаги все ближе. Вот уже на крыльце. Степенный стук в дверь. Игнат помедлил, не желая отворять. Но вот шаги от крыльца удалились, послышался легкий стук в окно. И до слуха донесся приятный, совсем родной голос:
— Игнатий, а Игнатий! Отвори, это я!..
"Сват заявился", — радостно екнуло сердце у Игната, и он чуть не сорвал щеколду, распахнул дверь настежь.
— Заходи, заходи, Митяй. Сваток мой! — рассыпался в любезностях Игнат и помог гостю обмахнуть со спины, с заячьего треуха снег. Пройдя в переднюю комнату, Дмитрий Васильевич отколупнул с усов ледяные сосульки, разгладил мокрые брови и сказал:
— Зимно–то. Ветер так и шатает. — Поглядев на железную печку–времянку, поежился: — Ай не затопляли еще? В деле, видать, забылся. А Наталью пошто не заставил?
— У печки сидеть — плечи не болят, — уклончиво ответил Игнат. — А Наталью винить напрасно. Еще молодуха, в клуб пошла. Да я сейчас… разом… — Приговаривая, Игнат начал колоть ножом тонкую сухую доску, вынутую из–под загнетки.
Немного погодя растопил времянку. Бока жестяного куба скоро покраснели, малиновый накал пошел все выше по слегка потрескивающей, изогнутой у потолка коленом трубе.
— Вера! Ты слышишь? Поди сюда, — позвал Игнат.
— Чего, батя?
— Принеси из погреба капустки, яблочек моченых. Да и редьку не забудь. Выбери из тех, что песком до осени засыпал. — И, поглядев на свата, причмокнул губами: — Эх и редька, сваток! Дотронешься ножом, аж звенит, как с корня. Верочка, чего ж ты медлишь?
— Неохота одеваться снова. Я спать легла.
— У-у, боже мой! Такую рань! Вон историю бы позубрила. А то в школу идешь, а ко мне с вопросами про царя Давыда…
Верочка на ходу надела стеганку, сунула босые ноги в сизые отцовы валенки и побежала в погреб.
Игнат удалился в чулан, долго развязывал бутыль. В нос ударило сладковато–терпким запахом смородиновой настойки. "Сейчас выпьем маленько и потолкуем… Уж он зачнет про мирские дела, а я, понятно, свое… Безобразие, что творится на белом свете! Уж мы с ним фюрера германского продернем, и этому… как его… Чемберлену надо бы холку намылить. Туда же гнет. А-а, все они мир баламутят, стервецы поганые!" — Игнат сердито плюнул и понес бутыль на стол.
— Чего ты, сваток, кажись, не в духе? — глядя на его хмурое лицо, не преминул спросить Митяй. — Аль некстати приплелся?
— Напрочь… Я ж глаза намозолил, тебя ожидаючи, — подобрел Игнат. Они чокнулись стаканами, Игнат первым опорожнил залпом и привычно понюхал корочку черствого хлеба.
