Не дождавшись, пока нацепят всем ордена, Гитлер решительно прошел через залу. Потайная дверь вела в сад, и через нее фюрер вышел из имперской канцелярии, сел в "Майбах", доставивший его к зданию рейхстага.
Спустя некоторое время он произнес речь; как всегда, бурно говорил о нации, чистоте германской расы, о третьей империи, которая наконец–то стала великой и непобедимой…
После выступления фюрера заседание прервалось. Депутаты рейхстага и военные поднялись и покинули высокий гулкий зал. Многие облепили широкие окна, а некоторые спустились вниз, на каменные плиты парадного входа. Площадь тонула в тяжелых полотнищах знамен и флагов. Строгие квадраты воинских колонн шествовали под грохот барабанов и пронзительные звуки флейт. Батальон знаменосцев прошел со знаменами вермахта.
Обступив здание рейхстага, обыватели безумствовали. Кому–то с улицы показалось, что вон там, на балконе рейхстага, у огромного глазастого окна стоит человек с продолговато–сухим лицом и щеточкой усов под самым носом. Прибой голосов как бы на миг откатился, затих, чтобы снова хлынуть шумной волной, но в этот миг безумный женский голос опередил:
— Хайль Гитлер! Хочу фюрера!
Ожидаемая волна приветствий не подкатилась, точно уступила этому женскому похотливому голосу. Обыватели неожиданным своим молчанием как бы хотели доставить фюреру удовольствие, чтобы он услышал это, никого не смутившее, желание немки. И, будто соперничая с ней, другие берлинки стали наперебой кричать:
— Хайль Гитлер! Хочу ребенка от фюрера! Хайль Гитлер!
Эрих фон Крамер, офицер по особо важным поручениям у фюрера, только что получивший чин полковника, стоял сейчас возле колонны, держа под руку фрау Гертруду. Она склонила белокурую голову на плечо мужа и громко прошептала:
— Я тоже хочу… фюрера…
— Это же неприлично, Гертруда! — всполошился Эрих.
Гертруда бросила на него злой взгляд. На лице ее вмиг проступило еще больше веснушек.
— В чем ты находишь неприличие? В чем? — настойчиво повторила она. Как будто не знаешь, обожать нашего фюрера — долг каждого немца.
Эрих огляделся вокруг и, боясь нечаянно быть подслушанным агентом гестапо, смолчал. А глаза Гертруды были непроницаемы. Она ждала ответа. И, не желая обидеть ее, Эрих улыбнулся, принужденно кивнул. "В конце концов это только выражение преданности фюреру. Ей же не удастся исполнить желание", — подумал Крамер.
А женщины продолжали выкрикивать свое, пока их голоса не заглушили поплывшие над площадью мощные звуки оркестра.
