"Странная война" окончилась.
Днем и ночью наступали германские войска. Железный гул катился по дорогам, дробя камни мостовых. Тяжелая пыль и пороховая гарь оседали на виноградных плантациях, садах. Перехваченные ремнями, в кожаных шлемах и темных масках–очках мотоциклисты наводили ужас на жителей. Перед солдатами со свастикой закрывались ставни, угрюмо затихали селения.
Только в Париже еще крепились. Оттуда по проводам неслись злые приказы Гамелена: "Пора наконец остановить поток германских танков!" Но кому это приказывал прозевавший войну генерал? Молчали обойденные неприятелем форты и бастионы укреплений, стояли в парках незаправленные французские танки — их, как уверял раньше военный министр, свыше четырех тысяч!
Тем временем немецкие войска уже прорвались к побережью Ла—Манша. В Дюнкерке, кишащем солдатами английского экспедиционного корпуса, пустили ядовитый слух, что немцы вот–вот предпримут массированную танковую атаку. Поднялась страшная паника. Англичане бросали танки, гаубицы, тягачи, автомобили и валом валили на пристань; у посадочных трапов толчея, давка, ругань:
— Сволочи, предали!
— Черчилля сюда! Пусть поплавает на бревнах!
— Прикуси язык, Джонс! Премьер спасает нас!
Да, новый премьер Уинстон Черчилль, так ненавидящий нацистов на словах, все же не набрался смелости выступить против них с оружием. Это оружие с нерасстрелянными патронами и снарядами пусть валяется на пыльных дорогах, под заборами, в порту — надо спасать людей. Сейчас ему не было дело до обреченной Франции. Каштаны из огня лучше таскать чужими руками. И пусть французы на защите Дюнкерка постоят денек–другой, пока англичане не унесут ноги. Что же касается истории, которая может заклеймить позором, то он, Черчилль, первым в своих мемуарах назовет эвакуацию из Дюнкерка величайшей победой. Это будет нечто новое в военной доктрине: бегство выдавать за победу!
Немцы пощадили: не стали топить беглых английских солдат в проливе. Гитлер как бы намекал мятущемуся Черчиллю: не тревожься, твои войска не трону, я даже издал строжайший приказ остановиться перед Дюнкерком, но попомни — не мешай мне разделаться с французами, а потом идти на Восток.
Германские танки из Дюнкерка повернули на Париж. Город был объявлен открытым. Парижские министры набивали чемоданы золотом, бриллиантами, акциями и на лимузинах мчались на юго–запад Франции. Маршал Петен обещал им создать независимую автономию или, в крайнем случае, помочь сесть на пароход и податься в колонии. Но многие из министров не успели даже упаковать вещи. Германские колонны уже громыхали по улицам Парижа, и пьяные немецкие солдаты, размахивая бутылками бургундского вина, горланили. "Германия превыше всего!.."
