«Ладно, черт с ним», – решил Сережка и за обедом обо всем рассказал своим товарищам.
– Ну и влетит же тебе! – посочувствовал своему боцману Ромась Павленко.
– Десять суток гауптвахты – не меньше, – подтвердил второй торпедист катера Илья Фролов.
Братья-мотористы Крыловы заспорили. Гаврюша говорил:
– Ну, слушайте, если союзник, то его уж и тронуть, выходит, нельзя? Чепуха на машинном масле! Мы для них интерклуб устроили? Устроили. Вот и пусть там хоть на голове ходят. А наших девчат пусть не трогают.
Но его младший брат не соглашался:
– Все-таки, что ни говори, а они наши союзники. Ну, каково будет, если он вернется после войны домой. «А я в России был», – скажет. «Ну, как там?» – спросят его. Что он ответит? Нет, боцман, драться не надо было.
– А если он первый меня ударил, так что я? Терпеть должен? – обозлился Сережка, до сих пор молча делавший для себя выводы из этого спора.
– Ну… я не знаю, как там у тебя получилось, ты сам, боцман, такой, что всегда на рожон лезешь!
Сидевший в стороне радист Никита Рождественский тихо сказал:
– Боцман, пожалуй, прав. Но попадет ему точно…
Сразу же после обеда Сережку вызвал к себе Никольский. Лейтенант вынул из кармана носовой платок, угол которого посерел от пыли.
– Вот, – сказал он, – это я провел по крайнему бимсу в носовом отсеке. Что это, как ты думаешь?
– Пыль, товарищ лейтенант.
– Правильно, пыль. А откуда она взялась там?
– Не знаю, товарищ лейтенант.
– Ну, а кому же, как не тебе, боцману, знать?
Сережка, потупившись, молчал.
– Стыдно? – спросил Никольский.
– Стыдно.
– Стыдно чего?
– Да вот недосмотрел, пыли через вентилятор надуло, – ответил Сережка.
– А того, что подрался вчера, не стыдно?
– Нет, товарищ лейтенант.
Никольский исподлобья хмуро посмотрел на юношу и вдруг улыбнулся.
– А знаешь, Рябинин, – сказал он, – ведь, с одной стороны, ты поступил правильно. Но это еще не значит, что ты застрахован от наказания. Твое поведение объясняется еще и невыдержанностью, за которую ты можешь поплатиться гауптвахтой. Понял?
– Так точно!
– Ничего ты не понял, – неожиданно обозлился Никольский. – Теперь на всем дивизионе говорить будут, что боцман гвардейского «Палешанина» буянил на берегу. Чего доброго, еще и приплетут, что ты был пьян!..
– Товарищ лейтенант, но ведь вы только что сказали, что я поступил правильно. Мое наказание может обусловливаться уставом, а не самим стечением обстоятельств. Я так и понял…
– «Обусловливается», «стечением обстоятельств», – слегка улыбнулся Никольский. – Вот как ты говорить начинаешь!
