Лакей вручил записку от Сийеса – тот ждал. В большой чаше искрилось мороженое. Моро, подогретый ликерами и зрелищем нравов Директории, от порога заявил директору:
– Кажется, вы пожелали, чтобы я свою честь и славу принес в жертву вашей политической феруле? Но я против разнузданной Директории, против и любой диктатуры, в какие бы приятные формы она ни облекалась.
– Нет лучше формы, чем форма республиканского генерала, – отвечал Сийес. – Франция знает вас, Франция уважает вас, Франция пойдет за вами…
Сийес убеждал его долго, но Моро чувствовал, что где-то очень далеко (пусть даже в бесконечном пространстве будущего!) речь Сийеса обязательно должна сомкнуться с теми словами, которые он слышал от роялистки мадам Блондель.
– Если Франция, как вы утверждаете, пойдет за мною, то, скажите, за кем собираетесь идти вы? Или следом за Францией, идущей за мной, или… впереди меня? Хорошо, – сказал Моро, выхватывая шпагу, – я согласен уничтожить всю грязь, чти налипла на колеса республики. Но при этом сразу договоримся: ни я, ни вы не будем хвататься за власть!
Это никак не входило в планы Сийеса:
– Если не нам, так кому же она достанется?
– Мы вернем ее… народу! – отвечал Моро.
* * *
– Вы были на улице Единства? – спросил Рапатель.
– Нет, – мрачно ответил Моро, – я не был на даче Клиши у мадам Рекамье, не был у бедной Розали Дюгазон, боюсь и притронутся к нежному безе в пансионе мадам Кам-пан… Ах, Рапатель, Рапатель! Ты думаешь, мне так легко забыть Жубера, его слишком коротенькое счастье?
Утром Рапатель разбудил своего генерала:
– Только что «зеркальный» телеграф принял известие с юга: Париж ликует – Бонапарт высадился во Фрежюсе и летит прямо сюда на крыльях новой славы… Снова триумф!
Моро, как в бою, просил набить табаком трубку.
– Какой триумф? О чем ты говоришь? Если Бонапарт во Франции, то где же его армия? Вся армия? И если он оставил ее в Египте, какие же лавры могут осенять чело дезертира?..
Уильям Питт-младший, глава сент-джемсского кабинета, полагал, что возвращение Бонапарта во Францию чревато для Англии худшими опасениями, нежели бы из Египта вернулась вся его армия. Адмирал Нельсон осаждал Мальту, крейсируя у берегов Франции, но блокада была прорвана: «Я спасен, и Франция спасена тоже…» – с этими словами Бонапарт ступил на берег. Никто у него не спрашивал, почему оставлена в Египте армия. Народные толпы выходили на дорогу, приветствуя его, французы уже привыкли к мысли, что Бонапарт является в самые кризисные моменты. Его героизм овевала фантастика Востока, всегда возбуждающего воображение европейцев, и маленький генерал, опаленный солнцем пустынь, казался пришельцем из иного, волшебного мира…
