— Скажите лучше, какая няня Алевтина Степановна. Не оставила сироту в такое время, когда родные отворачиваются, дети от родителей и родители от детей. А здесь посторонний, по сути, человек…
Оглянулся сидящий спереди старик, посмотрел укоризненно. Дамы смущенно примолкли, но вздрогнули, когда в прихожей глухо хлопнула входная дверь.
На пороге прихожей стоял Алексей в командирской форме и амуниции с поленом наперевес. Он не знал, что делать дальше, куда деть отмотавшее руки полено, и поэтому хмурился.
— Как не совестно шуметь, молодой человек, — укоризненно покачала головой Алевтина Степановна. — Тут приличный дом, а там — она кивнула на гостиную, — концерт. Имеет быть.
— Виноват, — хмуро сказал Алексей и, с натугой припомнив, добавил:
— Я, это… Моцарта уважаю.
— Ну, если уважаешь, тогда бревно свое к стеночке прислони. И раздевайся, у нас — приличный дом. И посильное, — Алевтина Степановна выразительно постучала корзиночкой.
— Это в момент.
Алексей аккуратно прислонил полено, куда велели, снял ремни с оружием, буденовку и шинель и вновь затянулся ремнями.
— Чего это ты, парень, в красных штанах? — удивилась Алевтина Степановна. — Ну будто дятел.
— Награда такая. За призовую стрельбу.
Не без гордости сказав это, Алексей вытащил из кармана несчитанную горсть бумажных денежных знаков и высыпал их в корзинку.
— Это много, — строго сказала Алевтина Степановна. — Сказано — посильное. Нам чужого не нужно.
— Для меня — посильное, — пояснил Алексей. — Я позавчера курсы командиров кончил, за три месяца жалованье получил. Командирское. А зачем оно мне на всем-то готовом?
— Матери отдай.
— Мать у меня от тифа померла. А отец еще в четырнадцатом без вести пропал.
— От тифа, — горько вздохнула няня. — У нас тоже от тифа. А отец еще в семнадцатом погиб. Аккурат перед Рождеством. На святках адъютант его приехал из действующей армии…
— Да, — покивал Алексей. — На святки.
Помолчали оба.
— Такие дела, — невесело сказал Алексей. — Можно пройти?
Музыку, звучавшую в гостиной, нарушила скрипнувшая дверь, и обе дамы тотчас же оглянулись.
У входа стоял Алексей — увешанный оружием, в ярко-красных брюках галифе и нестерпимо сверкающих сапогах. Он шагнул было, но сразу же остановился, потому что сапоги издали настолько варварский скрип, что огладываться начали уже все.
— Вот они, грядущего гунны, — шепнула худощавая дама соседке. — Кажется, у Соловьева?.. Помните: «Слышу ваш топот чугунный по еще не открытым Памирам…»
