Наконец-то я мог снять с себя пасторский воротничок. Я провел рукой по вспотевшему затылку. Наклонившись к подоконнику, случайно задел семейную фотографию в рамочке, и та упала на пол.
По стеклу прошла трещина, но я все же поставил фотографию обратно. На снимке, сделанном лет десять назад, кожа у меня ровнее и свежее, а в глазах таится озорство. Помню, мы смеялись чему-то как раз перед тем, как фотограф нажал на кнопку. Ульрика широко улыбается, а перед нами стоит Стелла с розовыми щечками, двумя косичками и Минни-Маус на джемпере. Долго еще я стоял у окна и смотрел на семейное фото, а воспоминания теснились в груди.
Приняв душ, я приготовил свинину с чоризо в горшочке. Ульрика купила себе новые серьги, маленькие серебряные перышки, за ужином мы выпили на двоих бутылку южноафриканского вина, чтобы потом провести остаток вечера на диване за игрой в «Тривиал персьют», поедая соленые палочки.
— Ты знаешь, где Стелла? — спросил я, раздеваясь в спальне.
Ульрика уже забралась под одеяло.
— Она пошла к Амине. Не факт, что она придет ночевать.
Последнее было сказано мимоходом, хотя Ульрика прекрасно знает, чтó я думаю по поводу того, когда наша дочь не ночует дома.
Я взглянул на часы — они показывали четверть двенадцатого.
— Придет, когда придет, — сказала Ульрика.
Я уставился на нее. Порой мне кажется, что некоторые вещи она говорит лишь для того, чтобы меня спровоцировать.
— Отправлю ей эсэмэску, — ответил я.
И я написал Стелле, спрашивая ее, придет ли она ночевать домой. Само собой, ответа я не получил.
С тяжелым вздохом я улегся в постель. Ульрика тут же перекатилась на мою половину и стала гладить меня по бедру. Она целовала меня в шею, а я лежал и смотрел в потолок.
Знаю — мне не следовало волноваться. В молодости я никогда не был невротиком. Страх прокрался ко мне в душу, когда у меня появилась дочь, — и теперь он с каждым годом только растет.
Имея девятнадцатилетнюю дочь, нужно сделать выбор: либо сойти с ума от бесконечных страхов за нее, либо выбросить из головы все рискованные ситуации, которые она, похоже, обожает. Тут остается надеяться лишь на инстинкт самосохранения.
Вскоре Ульрика заснула у меня на плече. Ее дыхание касалось моей щеки, словно теплая волна. То и дело она вздрагивала — быстрые, напряженные движения, но сон тут же снова одолевал ее.
Я честно пытался заснуть, но голова моя была забита всякими мыслями. Усталость перешла в состояние маниакальной мозговой деятельности. Я думал о своих мечтах и планах, которые были у меня в разные периоды жизни, — многие уже изменились, но некоторые я все еще надеюсь осуществить. Потом я подумал о мечтах Стеллы — и с болью констатировал, что мне неизвестно, чего моя дочь хочет от жизни. Сама она упорно утверждает, что не знает. Никаких планов, никакой структуры. Она так не похожа на меня. Оканчивая гимназию
